Все легенды и мифы

(общеславянское слово; старослав. ед. ,ч. Бьсъ, укр. 6ic, болг. бяс, бес, сербо-хорв. вщес, словен. бев, чеш. bhs, польск. bies и т. д.; исконно родственно литов. baisus, "страшный" и в конечном счете восходит к индоевроп. bhoi-dho-s, "вызывающий страх, ужас"; Б. - того же корня, что слово "бояться"), в древнеславянских языческих религиозно-мифологических представлениях злые духи (следы такого употребления термина - в архаичных фольклорных текстах, особенно в заговорах). Из языческой терминологии слово попало в христианскую традицию, где было использовано для перевода греч. бсицоуге - демоны. В старых церковных поучениях против язычества слово "Б." продолжало использоваться в первоначальном значении "злой дух", хотя категория злых духов расширена за счет включения сюда старых слав. языческих богов (Перун, Велес, Мокошь и др. называются здесь тоже Б.).

В христианских религиозно-мифологических представлениях Б. - духи зла, антагонисты троицы и ангелов, слуги, воины и шпионы дьявола, "враги невидимые" человеческого рода. Как сеятели дурных внушений, болезней (особенно душевных расстройств - "беснования") и всякой скверны и порчи, как разрушители социальных связей, с особенной ненавистью относящиеся к браку и строящие против него всякие козни, Б. сопоставимы со злыми духами различных мифологий (см. Духи), начиная с самых примитивных. Но согласно христианским представлениям, Б. не только опасны, как амбивалентные фольклорные персонажи, но абсолютно злы и не могут быть партнерами никакого договора, ведущего к добру. Идейный комплекс "священной войны" против злых духов сближает христианские представления о Б. с иранской мифологией (мотив борьбы с дэвами); но с точки зрения христианства живущее в Б. зло - не свойство, изначально присущее их природе, а следствие ложного выбора их свободной воли. Б. и сам дьявол - не порождение какой-то иной, неподвластной богу "теневой" стороны бытия (как Ангро-Майнью в его отношении к Ахурамазде), но создание самого бога, его неверные слуги. Когда-то они были ангелами, но не сохранили "своего достоинства" (Иуд. 6), отпали от бога в акте измены и стали "ангелами сатаны" (Апок. 12, 9 и др.), "ангелами бездны". (В церковно-славянском и русском народном обиходе иногда было принято называть Б. в отличие от добрых ангелов "аггелами", что соответствует орфографии, но не произношению греч. слова "ангел".)

От своего ангельского прошлого Б. удержали, хотя и в умаленной мере, прерогативы сверхчеловеческого знания и могущества, поставленные у Б. на службу злу. Помимо несвязанности условиями пространства и власти над стихиями, они имеют возможности тонкого проникновения в ход человеческих мыслей и вкладывания в ум и сердце человека нужных им внушений. Но Б. не обладают полным и достоверным знанием о глубинах человеческих душ; тайное решение очень твердой и праведной воли имеет шанс скрыться от глаз Б.

Деятельность Б. как искусителей направлена на всех людей, но с особым вниманием они относятся к монахам, аскетам и пустынникам, находящимся с ними в отношении объявленной войны (отшельники ранней поры монашества с особым намерением избирали для проживания места, пользовавшиеся наиболее недоброй славой по части "нечистой силы", чтобы сразиться с Б. в самом их гнезде). Уже основатель христианского монашества египетский пустынник 4 в. Антоний Великий стал героем красочных рассказов о преодолении бесовских козней.

Б. имеют общую с ангелами способность быть невидимыми и являться людям лишь по собственному произволу. Образ, который они принимают, также зависит от их выбора; а так как самая сущность бытия Б. - ложь, образ этот - фальшивая видимость, маска. По характерной русской пословице, "у нежити своего облика нет, она ходит в личинах". Чтобы добиться полного доверия соблазняемого, Б. могут принять образ светлого ангела или даже Иисуса Христа. Явившиеся в этом образе В. говорят возгордившемуся монаху о его святости и богоизбранности (частый агиографический мотив), а малодушного, напротив, запугивают мнимой неизбежностью его осуждения (итальянская легенда о молодом ученике Франциска Ассизского, которому учитель велел ответить сверхъестественному посетителю простецкой, намеренно грубой бранью, после чего Лже-Христос исчез с сильным шумом и серным запахом). Считается, что видения, инспирированные Б., вызывают тяжелое чувство смущения и тоски или, напротив, судорожной веселости, которыми они сопровождаются (обычный симптом видимой или невидимой близости Б. - тошнота, ср. название Б. в русском фольклоре - "тошная сила"). Чтобы вкрасться в доверие, Б. принимают облик реальных отсутствующих людей, напр. друзей соблазняемого (легенда о Феодоре и Василии Печерских). Другие личины нужны Б. для побуждения похотливых чувств, обычно в пустыннике (явления в виде женщин, напр., герою апокрифической повести о Мака-рии Римском); тоскующую вдову Б. могут навещать и ласкать в обличье ее умершего мужа и т. п. Для позднего западноевропейского средневековья особенно характерны представления о Б., предлагающих себя для блуда мужчине - в виде женщины ("суккуб"), а женщине - в виде мужчины ("инкуб"); представления эти не чужды Византии (в "Житии Василия Нового", 10 в., упоминается грех соития с Б.) и Древней Руси ("Повесть о бесноватой жене Соломонии", 17 в.). Третий род личин - гротескные подобия фантастических, уродливых чудищ (огнедышащий змий, псоглавец, "единаок", напоминающий одноглазых киклопов) или животных, либо хищных и опасных (лев, медведь, волк и т. п.), либо "нечистых" и внушающих отвращение (жаба, ср. Апок. 16, 13, мышь и т. п.). Сюда же примыкают образы черного пс.а, а в Западной Европе - черного кота (в порядке ложной этимологии связывавшегося с наименованием средневековой ереси катаров). Фольклор часто представлял Б. в обличье иноверцев (иудеев, мусульман) и иноземцев, либо наиболее экзотических ("черные мурины", т. е. эфиопы, - постоянное обозначение Б. в старинной русской литературе), либо, напротив, наиболее известных и одиозных (арабы в византийской литературе, ляхи и литвины в древнерусских текстах). Темные фигуры "муринов" являются мучить и томить после смерти человека его душу, вышедшую из тела и страшащуюся неведомого пути. Наиболее обычный образ Б. в народной фантазии и в иконографических традициях православного и католического средневековья совмещает антропоморфные и териоморфные черты, приближаясь в этом отношении к языческому образу сатира или фавна: он темен, рогат, хвостат, ноги его оканчиваются копытцами, хотя в воспоминание о своей изначальной ангельской природе он имеет крылья (впрочем, в западной традиции это обычно крылья летучей мыши - еще одного "нечистого" животного). Особенно богатой иконография Б. становится на исходе средневековья. "Дьяблерии" на Западе и аналогичные явления русской фантазии неразрывно связаны с судьбами низовой сатиры. Образы Б. как мучителей грешников в аду у Данте ("Божественная комедия"), отмеченные неприкрашенной убедительностью, сохраняют связь с ортодоксальной традицией. В позднейшей литературе необходимо отметить образ черта из "Братьев Карамазовых" Ф. М. Достоевского (и его почти цитатное отражение в "Докторе Фаустусе" Т. Манна), стилизацию апокрифических историй о Б. у А. М. Ремизова, декоративное использование "дьяблерии" в "Мастере и Маргарите" М. Булгакова и др.

Лит.: Буслаев Ф. И., Бес, в его кн.: Мои досуги, т. 2, М., 1886, с. 1-23; Дурново Н. Н., Легенда о заключенном бесе в византийской и старинной русской литературе, в сб.: Древности. Труды славянской комиссии императорского Московского археологического общества, т. 4, в. 1, М., 1907, с. 54-152; Успенский А. И., Бес. (Из материалов для истории русской живописи), "Золотое Руно", 1907, № 1, с. 21-27; Спасский А. А., Вера в демонов в древней церкви и борьба с ними, "Богословский вестник", 1907, т. 2, с. ЗВ7-91; Максимов С. В., Нечистая, неведомая и крестная сила, СПБ. 1903; Рязановский Ф. А., Демонология в древнерусской литературе, М., 1915.

В Западной Европе начиная с 15 в. в изобразительном искусстве особую популярность обретает сюжет "Искушение святого Антония", дававший широкий простор воображению живописцев в воплощении фигур Б. (произведения М. Шонгауэра, И. Босха, М. Грюневальда, Яна Госсарта, Л. Кранаха Старшего, Лукаса Лейденского, П. Веронезе, X. Голциуса и др.). Среди произведений литературы на этот сюжет философская драма Г. Флобера "Искушение святого Антония". Фигуры Б. встречаются в миниатюрах средневековых рукописей и в пластике соборов 11-15 вв. Особенно причудливые порождения фантазии художников содержатся в числе гротескных деталей готического орнамента соборов. Изображение Б. в живописи связано также с воплощением сцен ада (напр., у Босха) и особенно страшного суда.