Все легенды и мифы

древнейшая система мифологических представлений предков современных индоевропейских народов, реконструируемая с помощью сравнительноисторического исследования отражений этой системы в исторически засвидетельствованных отдельных индоевропейских традициях. Под И. м. понимают также совокупность хеттской мифологии (и других анатолийских - лувийской, палайской и более поздних - лидийской, ликийской), арийской [включающей индийскую мифологию, иранскую мифологию, дардскую и нуристанскую (кафирскую), ближневосточную митаннийскую, арийскую мифологии], армянской мифологии, греческой мифологии, италийской мифологии, кельтской мифологии, германо-скандинавской мифологии, балтийской мифологии, славянской мифологии, тохарской мифологии, а также фрагменты мифологии, относящиеся к албанской, фракийской, иллирийской, фригийской, венетской и некоторым другим традициям, известным в неполной передаче.

По археологическим и лингвистическим источникам, ранняя область обитания носителей древней индоевропейской культуры в 4-3 тыс. до н. э. локализуется в южнорусских степях, на юго-востоке Европы и северо-востоке Передней Азии. В хозяйстве индоевропейцев скотоводство преобладало над земледелием: ведущей отраслью было коневодство (конь - главное культовое животное), что способствовало (наряду с изобретением колесниц) интенсивным передвижениям индоевропейских племен в 3-2 тыс. до н. э. по Европейскому материку, а через Кавказ и Центральную Азию - вплоть до Индостана. Археологические и языковые данные позволяют предположительно восстанавливать этапы расселения и этнической истории индоевропейцев вплоть до сложения исторически засвидетельствованных этносов и культур. Археологические свидетельства о ритуалах - погребальные памятники (курганы), остатки жертвоприношений, предметы культа - служат не только источником для реконструкции мифологии и культа, но и критерием для ее проверки (соотнесение археологических и лингвистических данных).

Основными источниками для реконструкции И. м. являются мифологические тексты. Кроме того, важны описания соответствующих мифологий, сделанные как изнутри данной традиции, так и сторонними наблюдателями, принадлежащими к другой культурно-языковой или конфессиональной традиции (известия греческих авторов, особенно Геродота; римских авторов - Тацита, Плиния Старшего, Цезаря и др.; немецких и польских христианских писателей). Для традиций, сохранивших преемственность вплоть до недавнего времени, источником сведений о И. м. могут быть фольклорные тексты, особенно включающие мифологические имена и соответствующие мотивы; для фрагментарно сохранившихся традиций существенно и упоминание отдельных мифологических слов, особенно имен, в составе немифологических (часто иноязычных) текстов.

В общеиндоевропейской мифологической системе главный объект обозначался основой *deiuo, "дневное сияющее небо", понимаемое как верховное божество (а затем и как обозначение бога вообще и класса богов): ср. хетт. siuna-, "бог", siuatt-, "день", лувийск. tiuaz, "бог солнца", др.-инд. deva, дева - "бог", dyaus, "небо" (Дьяус как божество), авест. daeva, "дав", "демон", греч. Zetg, род. падеж Ai6g, "Зевс, бог ясного неба", лат. deus, "бог", dies, "день", др.-исл. tivar, "боги", литов. dievas (Диевас - "бог") и т. д. В соответствии со структурой большой патриархальной семьи, возглавляемой отцом" патриархом", это верховное божество выступает как "бог-отец", *deiuos pater: др.-инд. Dyaus pitar, греч. Zeus, латю, лат. lupiter (Юпитер), Diespiter, умбр. lupater, иллир. Aeinccrueog; частичные продолжения этого обозначения в лувийск. tiuaz tatis, палайск. tiiaz papaz и т. д., или сохранение той же модели в латыш. Debess tevs, "небо-отец".

Находящемуся на небе отцу - сияющему небу соответствует оплодотворяемая небом обожествляемая земля (часто в противоположность светлому богу - "темная", "черная") как женское божество - мать. Ср. у Гомера Деметра - богиня плодородия (букв. "земля-мать"), фриг. "богиня-мать", рус. "землямать" (совпадение по этимологии) и частичные соответствия: др.-инд. prthivi matar, "земля-мать", и хетт. Dagan-zipas, "душа земли" (см. также в ст. Земля). Специализированный мифологический образ земли обнаруживается в таких индоевропейских традициях, как иранская и славянская: авест. ArSdvI Sura Anahita (Ардвисура Анахита, богиня плодородия, плодоносящей влаги), рус. "мать сыра земля" (где Sura этимологически совпадает с "сыра"). Плодотворящая функция земли отражена в общеиндоевропейском мифологическом мотиве человека, происходящего от земли: ср. лат. homo, "человек", готск. guina, литов. zmones, "люди", слова того же корня, что и "земля" - лат. humus, литов. Zeme и т. д. (ср. также типологически сходный мотив происхождения человека из глины в древнеближневосточных мифологиях).

Наличие таких сложных сочетаний, как др.-инд. dyava-prthivf, "небоземля", дает основание предполагать мифологический мотив единства неба и земли как некой древней супружеской пары - прародителей всего сущего.

Человек ведет свою родословную от земли как женского (материнского) начала; он смертей, обращается в прах, ср. греч. р(ют6б, "человек", т. е. "смертный", др.-инд. mr-ta-, слав. 8ъты1ь, "смерть", и от другого корня - хетт. danduki, "смертный" при тохар. В on-uwaiine, "бес-смертный", др.ирл. duine, "человек смертный" (сопоставимо с обозначением "земля" от корня dui-, "два", в частности, в арм. erkin, "земля"). Смертность человека противопоставляет его бессмертным детям неба - богам, которые преодолевают смерть с помощью напитка бессмертия, греч. vexтае, "нектар" из nek, "смерть" ter, "преодолевать", греч. йцрцоою, "амброзия", "напиток бессмертия".

От неба как мужского начала происходят его дети-близнецы "сыновья неба" (греч. "Диоскуры", др.-инд. Divo napata, "сыновья бога неба", литов. Dievo suneliai, "сыновья бога", латыш. Dieva deli, "дети бога") и "дочь неба" (др.-инд. Divas duhitar, "утренняя заря - дочь неба"). Идея близнечности пронизывает И. м. и космогонию (см. Близнечные мифы), начиная с исходной неразделенности неба и земли (ср. их обозначение с помощью одного корня dui-, "двойня", в древнеармянском гимне Вахагну - erkin, "земля", erkir, "небо"). Типологические аналогии (и некоторые древние тексты, в частности греческие и анатолийские) позволяют предположить древний мифологический мотив разъединения неба и земли (античный миф об Уране и Гее). По свидетельству индийской, греческой и балтийской мифологий восстанавливается значительное число общих мотивов, связанных с близнецами-братьями, которые ухаживают за своей сестрой или спасают ее (в море). Символы близнецов - кони (у др.-инд. Ашвинов, ср. парные изображения коней - коньков крыши и т. п. в германской, балтийской и славянской традициях). Связь божественных близнецов с культом коня, представленным в полностью совпадающих ритуалах (принесение коня в жертву, ср. др.-инд. ашвамедху, и захоронение коня вместе с человеком) во всех древних индоевропейских традициях, позволяет дать хронологическое, а отчасти и пространственное приурочение индоевропейского близнечного мифа (подтверждаемое и археологическими материалами использование коня в упряжи боевых колесниц в 3-2-м тыс. до н. э.). Ср. обозначения Большой Медведицы как колесницы: древневерхненемецкое wagan, "колесница", среднеголл. woenswaghen, woonswaghen, "повозка Вотана", рус. Воз, "Большая Медведица", согд. ´nxr-wzn, "круг Зодиака", митаинийск. арийск. uasanпа, "круг на ипподроме", др.-инд. vahana, "животное, на котором ездят боги", др.-инд. ratha, "колесница", литов. Ratai, латыш. Rati, "Большая Медведица", др.рус. Кола, "Большая Медведица-Колесница", фриг. "Большая Медведица", тохар. A kukal, В kokale, "колесница" и др.; ср. также др.-инд. обозначения созвездий, образованные от asvayuja, "конская упряжка" и т. п. (см. также ст. Колесо).

Конская символика, специфичная для индоевропейского близнечного культа, отражается и в названии культового дерева, связанного с близнецами: др.инд. asvattha, ашваттха (букв. "лошадиная стоянка"), космическая ось мира, и в сходных по функции ритуальных столбах, называвшихся "конями" (нижненемецкие Hengest, Horsa, Хенгест и Хорса); ср. распространенность "конских" имен в древних индоевропейских традициях (в т. ч. и имени особого конского божества - галльск. Эпона и др.).

На основании отдельных индоевропейских традиций реконструируется мотив разнополости близнецов и инцестуозных отношений между близнецами. Наиболее характерные свидетельства мифа об инцесте близнецов можно почерпнуть из ведийского мифа о Яме и его сестре Ями, которая пыталась его соблазнить (характерно, что Яма был первым смертным, а в дальнейшем стал божеством смерти и подземного царства; вместе с тем отражение индоиранского образа Ямы обнаруживается в среднеиранском Jamsid (Джамшид, ср. авест. Иима), из *Yima-xsaeta, "Иима - царь" и кафирск. Imra (из Yamarajan с тем же значением). К тому же общеиндоевропейскому названию "близнеца" *iemo восходит имя др.-исл. мифологического первого человека Ymir (Имир), др.ирл. е(а)main, "близнец"; ср. Find-eamna, "тройня Фин" - три братаблизнеца, которых сестра уговорила вступить с ней в брачную связь; аналогичный мотив обнаруживается в среднеиранском предании о браке Yima (Иимы) и его сестры Yimak, который послужил прецедентом для подобных браков у зороастрийцев, ср. также древнехеттский миф о браке тридцати братьев - сыновей царицы Канеса и их тридцати сестер-близнецов, а также славянский миф об инцесте Ивана да Марьи, приуроченный к празднику Купалы. Возможно, что в индоевропейском корне *iemo- обозначалось не только близнечное божество плодородия [связь плодородия с инцестом и близнечным культом подтверждается типологически, ср. латыш. Jumis (Юмис), "полевое божество, сдвоенный плод"], но и всякое сочетание двух разных начал, в т. ч. мужского и женского (андрогинное божество, ср. образ Гермафродита как сочетание двух мифологических существ и т. п.). Мотив двойственности, отмеченной выше в связи с небом и землей, обнаруживается и в обозначении образа мира, ср. лат. imago (с тем же корнем iem-, также хетт. himma со сходным значением).

Распространенность мотива инцеста и приурочение его к началу целой брачной традиции и к первому человеку или первому царю может найти историческую параллель в известном обычае инцеста в высшем слое иерархического общества древневосточного типа.

После разъединения неба и земли идея двоичности дублируется и в пределах собственно неба. Солнце [индоевропейское *s(a)ucl-n-, др.-инд. Surya, Суръя, др.-иран. x^runah, "фарн, солнечное высшее благо", лат. sol как женское начало; ср. также частый женский образ "дочери солнца": др.-инд. Duhita Suryasya, литов. Saules dukte, латыш. Saules meita, слав. "солнцева дочь"] и месяц (индоевропейское *me-n-s, литов. menuo как мужское начало) вступают в брачные отношения (мифологический мотив небесной свадьбы наиболее полно сохранился в балтийской мифологии). Вместе с тем этот индоевропейский мифологический сюжет содержит другой прецедент - первую измену (ср. Денницу и мотив утренней звезды в балтийской и славянской мифологии и т. п.). Образ утренней звезды часто сливается с образом утренней зари, обозначаемый индоевропейским корнем со значением "рассветать"; ср. др.-инд. Usas (Ушас), греч. ´Hug (Эос), лат. Aurora (Аврора), др.-англ. Eastre, литов. Ausra (Аушра), латыш. Usins (Усиньш).

В отдельных традициях в сюжете небесной свадьбы принимает участие громовержец в разных ипостасях - либо обманутого мужа, либо судьи, наказывающего месяц за измену солнцу и рассекающего его пополам. Характерной особенностью этого мифа является наличие свадебной колесницы, которая принадлежит или солнцу (ср. распространенный во многих мифологиях мотив солнечной колесницы), или громовержцу как устроителю свадьбы. Колесница и кони громовержца, равно и наличие таких атрибутов, как каменный или медный топор, меч, стрелы, также позволяют ввести этот миф в определенный исторический (начало бронзового века) контекст.

Имя громовержца восстанавливается на основании совпадения ряда древних традиций. Ср. литов. Perkunas (см. Перкунас, латыш. Perkons, прус. Perkuns), слав. Регипъ, др.-рус. Перунъ, Перун (с многочисленными трансформациями на славянской почве), др.-исл. Fjqrgyn, Фьоргун (мать громовержца Тора), др.-инд. Рагjanya- (Парджанья, имя бога и одновременно грозовой тучи), хетт. Pirua-, Пирва.

Громовержец и связанный с ним основной миф стоит в центре древней И. м. Громовержец обычно находится наверху - на небе, на горе, на скале, на вершине дерева, прежде всего дуба, в дубовой горной роще (ср. такие родственные имени громовержца слова, как лат. quercus, "дуб", готск. faiguni, "скала", хетт. регипа-, "скала", др.-инд. parvata-, "гора" и т. д.). Ядро мифа составляет поединок громовержца с противником, для которого восстанавливается общеиндоевропейское исходное имя с корнем *uel-, ср. др.-рус. Велес, Волос, литов. Velnias, Vielona (см. Велняс), латыш. Veins, Vels (см. Вело), др.-инд. Vala (Вала), Vrtra (Вритра, ср. Varuna, Варуна) и др. Противник громовержца находится внизу - под горой, под деревом, у воды, в его владении скот как основное богатство и как символ потустороннего мира - пастбища: ср. общеиндоевропейское представление о загробном мире как о пастбище, где пасутся души умерших, ´г|^й<л,ое Xti^u´ov, "елисейские поля", хетт. uellu, "луг", др.-исл. valhqll, "вальхалла", литов. vele, "душа умершего", velines, латыш, velu laiks, "день поминовения умерших", тохар. A walu, "мертвый", лувийск. ulant-, "мертвый". Противник громовержца, как повелитель загробного мира, связан с властью и богатством; ср. тохар. A wal, В walo, "царь", слав. *volstb, рус. "власть, владыка", словац. last, "собственность". Этот противник предстает в виде существа змеиной породы. Громовержец преследует его, убивает, рассекая на части и разбрасывая их в разные стороны, после чего освобождает скот и воды. Начинается плодоносящий дождь с громом и молнией.

Эти фрагменты мифа реконструируются с такой надежностью, что соответствующие мотивы могут быть выражены в языковой форме не только применительно к отдельным традициям, но и на общеиндоевропейском уровне: *gwhenti ng^im perunt-, "поражает змея в отношении скалы" (на скале, под скалой, с помощью каменного орудия - скалы); *ogniin (g´e)g´on-e dwo ak´men-, "порождает огонь с помощью двух камней" (эта формула описывает и мифологический мотив высечения огня - молнии с помощью каменного неба и скалы, и соответствующий обряд, при котором священный огонь добывался с помощью ударов двух камней друг о друга); *perperti ng^im Per^n(t-s), "поражает (ударяет/убивает) змея громовержец - бог скалы". Формальная структура каждого из этих фрагментов индоевропейского мифа ориентирована на повторение, обыгрывание звуковых комплексов, обозначающих имена участников мифа и названия основных атрибутов. Разные части таких фрагментов могут рассматриваться как анаграммы указанных имен или обозначений предметов. Такая реконструкция вскрывает недифференцированность звуковых и семантических комплексов: не вполне различимы указания на место, субъект, орудия действия, на глагол и его объект. Такие семантические и звуковые связи не только образуют ядро мифологического текста, но и являются орудием построения и развития мифа, вплоть до создания новых мотивов (см. в ст. Имена).

И. м. знает ряд названий змееобразных чудовищ, относящихся к классу существ нижнего мира, связанных с водой и с хаотическим началом и враждебных человеку. Кроме противника громовержца с названием от корня *uel-, к этому виду существ принадлежат такие, как *Budh: др.-инд. Ahi budhnya (Ахи Будхнья), "змей глубин", где ahi, как и др.-Иран. AJi dahaka (Ажи-Дахака), "Змей Огненный", закономерно продолжает индоевропейское ´"ng^´hi, "змей", встречающееся и в приведенных фрагментах основного мифа; др.-греч. IItOtov, "Пифон", серб. Бадньак, Бадняк. Существа, связанные с иным, нижним, водным миром, также символизируют плодородие, богатство и жизненную силу, соотносясь с одной из ипостасей образа матери-земли или вообще плодотворящего начала, ср. индоевропейское *Ner-/*Nor-, представленное как в женских мифологических образах (иллирийск. Noreia,. италийск. сабинск. Neria, Neriena; др.-герм. Nerthus, Нертус, определяемая Тацитом как terra mater, "земля-мать", греч. NT)QT)i6es, Нереиды, дочери морского царя Нерея; ср. также хетт. ^nnara и, на уровне сказок, рус. Норка), так и в мужских именах (др.-исл. Njordr, Ньорд - морской бог, греч. NT)()ei;g, Нерей - морской царь, имя осетинских мифологических героев - нартов). Вокруг того же корня пег-, который, по-видимому, являлся одним из важнейших обозначений нижнего мира и его плодоносящих свойств, группируются названия и представления о подземном царстве и входе на небо (др.-инд. naraka, нарака, "дыра", "подземное царство", тохар. А йаге, "преисподняя", слав. "нора" и т. п.), о воде (др.-инд. naras, "воды", новогреч. veoo, "вода", литов. naras, "гагара" - водяная птица, связанная с преисподней и с актом творения мира, и т. д.), о зловещем начале, иногда символизируемом левой стороной (ср. умбрск. nertru "sinistro"), о жизненной, плодородной силе (хетт. innara-, "сила", лувийск. апnarummi-, "сильный", Annurammenzi, "сильные боги", хетт. Innarauantes, литов. noreti, "хотеть", narsas, "ярость", "мужество" и т. п.).

Еще один круг мифологических персонажей, связанных с обозначением нижнего мира, объединяет ряд божеств, чьи имена восходят к индоевропейскому *Trit: древнеиндийскому Trita, Trita Aptya, "Трита Водяной" (ср. хетт. Нар-, "бог ручья", "бог потоков", "бог-судья" при ордалиях), авест. Orita, Qraetaona (Tpaэтаона) и т. д., ср. также др.-греч. TgiTtov (Тритон) как обозначение морского мифологического персонажа или потока, а также ирл. triath, "море". С этими персонажами связан миф о спуске героя в колодец (иногда вследствие предательства двух старших братьев); само имя Trita, вероятно, обозначает "третий" (брат или мир, который так обозначается в сравнении с двумя предыдущими мирами - небом и землей). Он попадает в нижний мир, добывает богатства или живую воду, которые позволяют преодолеть смерть и вернуться к жизни на земле (другие варианты спуска в преисподнюю и путешествий в загробном мире, например в мифе об Орфее и Эвридике; ср. также героя русских сказок о трех царствах, которого иногда называют Иван Водович или Иван Третий, Третьяк). Тема водного царства связана с еще одним индоевропейским мифом, главным героем которого является божество по имени *Nep(o)t (букв. "племянник", уравниваемый в правах с сыном), ср. др.-инд. Apam Napat (Апам Напат), авест. Аращ Napat (Апам-Напат), лат. Neptunus (Нептун), ирл. Nechtan. В мифе об этом божестве рассказывается о чудесном источнике - колодце, спрятанном от взоров или таящем в себе сокровища. После того как герой мифа подходит к источнику и обходит его три раза или трижды входит в него (ср. мотив Триты как указание на троичность водного царства), из источника выходят воды, образующие озеро или тройной поток, преследующий героя. В своем течении этот поток доходит до мифического моря.

Близость морского бога Нептуна с греческим Посейдоном (ср. трезубец в качестве их атрибута в связи с мотивом трех) позволяет и Посейдона включить в этот круг. Связь Посейдона с нижним миром (ср. устраиваемые им землетрясения, приносимые ему черные жертвы и т. п.) заставляет обратить внимание на возможность интерпретации этого имени как "господин вод" (ср. индоевропейское *poti-d/h/on со звуковым отражением, указывающим, возможно, на негреческий индоевропейский характер имени). Если такая интерпретация верна, то элемент *d/h/on, "вода", "источник", "течь" может быть связан с др.-инд. Danu (Дану, букв. "поток"), женское водное божество, мать противника громовержца Вритры или семи змей, убиваемых громовержцем; с авест. danu, "поток" (ср. названия южных рек Восточной Европы типа Дон, Днепр, Днестр, Дунай), осет. Donbettyr, Донбеттыр, владыка водного царства, а также с мифологизированными образами рек в славянской и балтийской традициях (ср. рус. Дунай, литов. Dunojaus и т. д.); этот же корень (в несколько отличном звуковом варианте *dhon-) выступает в мифологизированном виде в лат. fons, "источник" (в т. ч. обожествляемый), fontinalia как обозначение праздника, совершаемого перед Porta Fontinalis ("ворота источника"). Некоторые из характерных черт нижнего мира (сочетание воды и плодородия, чередование женских и мужских ипостасей божества как разъединенных сторон андрогина) находят яркое выражение в мифологическом персонаже по имени (Мо)-шег и т. п., ср. италийское божество плодородия (а затем и войны) Марса - Mars, Manors, Maurs, Mamers, Marmar, Mamurius, Mamercus и т. д., славянское божество плодородия и жизненной силы Mamuriena, Mamurienda, Marmurien(d)a, Марена, Морена, Моро, Мора и т. д. Параллелизм перечисленных атрибутов божеств с именами *Ner-/*Nor- и *Мег-/*Могнаходит продолжение в совместной встречаемости этих персонажей в парадигме (в пантеоне) и в тексте одного и того же мифа; ср. сабинскую богиню Нерию, жену Марса. Вместе с тем для этих божеств плодородия характерно не только их проявление в виде андрогинных мужских и женских образов, но и связь с близнечеством (Марс как покровитель божественных близнецов, основателей Рима - Ромула и Рема) и с инцестом (ср. Мара - Марья в мифе, связанном с Купалой). По своей звуковой форме мифологическое имя *Могнередко ассоциируется со смертью (*mer-) и морем (*mor-).

Некоторые из названных персонажей, преимущественно связанных с водой, имеют отношение и к огню (ср. славянский обряд сжигания чучела Мары-Морены и бросания его в воду; функционирование Apam Napat как одного из двух ведийских огней; толкование трезубца морского бога как трех огней в воде при зажигании божественными близнецами - сыновьями неба двух огней на море, общеиндоевропейский мотив солнца, встающего из моря, и т. д.). Противопоставление огня и воды, столь существенное в основном мифе, играет роль и в других уже названных мифологических мотивах, так или иначе соотносящихся с нижним миром. Наряду с этими мотивами к И. м. может быть отнесен ряд сюжетов о небесном огне - солнце и его земных воплощениях, в частности в ритуалах. Заслуживает внимания архаическое различение двух видов земного огня - "круглого", внутреннего, женского, связанного с женскими богинями огня Вестой и Гестией и с домашним очагом, и "четырехугольного" огня, связанного с мужским началом и с небом, в древнейших продолжениях общеиндоевропейской традиции - римской, греческой, индийской. В индоевропейском языке было два названия огня, каждое из которых могло обожествляться. Ср., с одной стороны, др.-инд. Agni, "огонь" и бог огня А гни, митанн.-арийск. (в частности, в Угарите) agn, хетт. Agnis, а также разные обозначения сакрального огня - ср. лат. vivus ignis, "живой огонь" при рус. "живой огонь", сербскохорв. живи огонь, жива ватра; ср. также литов. sventoji ugnis, латыш. svets uguns, "святой огонь"; с другой стороны, хетт. "Pahhur как бог огня (ср. соответствие хетт. hassi pat)hur и оскского aasai purasiai, "в очаге огонь"), прус. schwante Panicke, "святой огонь"; также тохарскую ритуальную формулу tsamoy puwarsa, "да растет благодаря огню", др.-иран. а -в аг (Атар), "огонь", др.-инд. atharvan, "жрец", слав. vatra (с балканскими параллелями - алб. vatre) и другими элементами культа огня, особенно в индоиранских и близких к ним традициях; ср. также следы демона засухи Сушна в памирской восточноиран. мифологии (с соответствиями в др.-инд. и отчасти в славянской, ср. позднейшее противоположение типа Никола Сухой - Никола Мокрый в восточнославянской мифологии и т. п.).

За пределами очерченного ядра основных мифологических персонажей с общеиндоевропейскими именами остается немалое число менее существенных соответствий. Одни из них связаны с наличием общих имен у персонажей со сходными функциями: ср. др.-инд. Pusan (Пушан), др.-греч. Пот (Пан), прус. Puskaits (Пушкайтс), бога растительности и леса. Другие предполагают связь мифологического имени с нарицательным словом, часто довольно абстрактного значения с отчетливыми мифологическими ассоциациями; др.-греч. Пооое при слав. рога, рус. "пора" как обозначение силы, зрелости, ср. Поревит как имя бога у балт. славян; др.-инд. Vac, "богиня Речи" при др.греч. ^лос;, "слово", "речь" и др. Третьи касаются связей нарицательных имен, являющихся ключевыми понятиями данной мифологической системы: ср. хетт. hassu, "царь", hassai)a, "жрица", др.-инд. asura, "повелитель" (см. Асуры), др.-иран. ahura, "божество" (см. Ахуры), др.герм. *ansuz, "бог" (др.-исл. Aesir, асы); авест. spSnta, "священный как источник особой жизненной силы" (ср. Амеша Спента), ср. следы божества земли Спанта в восточноиран. памирской мифологии, литов. sventas, слав. *svet-, "святой", рус. святой, хетт. saklai-, "обряд", лат. sacer, "священный"; древнеиндийское brahman, "брахман", лат. flamen, "жрец"; др.-ирл. noeb, "святой", др.-перс. naiba, "прекрасный"; лат. vates, "пророк, прорицатель, поэт", рус. вития, др.исл. 03inn. Один, бог шаманского экстаза, добывший мед поэзии, западногерм. Vodan, Вотан; др.-ирл. fill, "поэт", др.-рус. Велесъ, велъти, "говорить особым образом"; др.-инд. ауи-, "жизненная сила", "время, жизнь", греч. alwv, "сила жизни", "источник жизненной энергии" ("вечное возвращение"), ai(F)Ev", "всегда", лат. aevum, "век", гот. aiws, "время, вечность"; авест. duz. manah, др.-инд. dur. manas, "злое побуждение духа"; греч. 6i;a|AEvf)g, "злонамеренный", при авест. hu. manah, "доброе побуждение духа", греч. микенское e-u-meпе, греч. "благомыслящий" и т. п. Значительное количество подобных совпадений касается ритуальной лексики, что дает основание говорить и об общих чертах древнего индоевропейского ритуала. При этом обнаруживается, что сам ритуал, с одной стороны, дублирует миф, воспроизводит его (праздники), а с другой - используется жрецами для интерпретации мифа, надстраивания над ним теологической теории. В частности, мотив расчленения персонажа с именем *Uel- (и некоторыми другими именами), в результате которого поновому организуется космос и достигается благо, продолжается в ритуале человеческого жертвоприношения, последовательно заменяемого далее разными видами жертвенных животных (в особенности коня, а также быка, овцы, свиньи, собаки - последовательность, удостоверяемая всеми древними традициями). Наиболее характерный пример - вед. purusamedha-, "жертвоприношение человека". Этот обряд, отчасти соответствующий хеттским описаниям обряда человеческого жертвоприношения, состоит в расчленении на части человека как образа первочеловека - Пуруши.. Части тела Пуруши соотносятся с разными частями вселенной, которые и возникают из них, что соответствует данным иранской космологии, германо-скандинавской (ср. расчленение великана Имира), славянской (соответствующие мотивы др.-рус. "Голубиной книги") и другим традициям; ср. также др.-инд. ритуал жертвенного расчленения коня на части, соотносимые с космическими зонами (см. Ашвамедха). Четыре основных вида жертвенных животных соотносятся с четырехчленностью горизонтальной структуры вселенной (стороны света). Трехчленная вертикальная структура (небо - земля - нижний мир) в соединении с четырехчленной горизонтальной образует произведение - двенадцать (их сумма дает другое сакральное число - семь; ср. семибожие некоторых пантеонов и т. п.), определяющее идею целостности, законченности как макрокосма, так и микрокосма - человека и заменяющего его в ритуале жертвенного животного. Ср. распространенную практику членения жертвенного животного на 12 частей (в частности, в хеттских и лувийских ритуалах лечения человека, а также в кельтской обрядовой практике, византийских и славянских заговорных текстах, где 12 лихорадок символизируют 12 частей тела или 12 болезней, которые могут поразить человека).

По сходным причинам к общеиндоевропейскому наследию можно отнести и ряд мифов, описывающих творение вселенной из хаоса во всей полноте ее состава: небо - земля, день - ночь, вода - суша, солнце - месяц, растения - животные - человек, родоначальник культурной традиции. Сюда же относятся мифы, связанные с деяниями первого культурного героя,- добывание чудесного средства или предмета (меда поэзии, сол"Ь(-хаомы, молодильных яблок и др.), обучение некоторым ремеслам и искусствам (плотничество, ткачество, плетение, гончарное ремесло), наречение именами.

В ряде древних индоевропейских традиций (хеттской, греческой гомеровской, древнеисландской, древнеирландской) совпадает и другое существенное мифологическое представление, связанное с языком: различение особого языка богов и языка людей (у Гомера слово "кровь" на языке богов выражалось хетт. ishar, на языке людей. Это представление, как целый ряд других общеиндоевропейских мифологических мотивов (мифы о сотворении земли, о краже священных яблок и т. п.), находит точные соответствия в мифологиях древнего Востока, которые (при наличии других культурных и языковых параллелей) могут быть истолкованы как свидетельство древних контактов носителей индоевропейского праязыка и мифологии с древнеближневосточными народами.

Дальнейшее развитие общеиндоевропейского мифологического фонда в отдельных традициях характеризовалось рядом типологически сходных тенденций, которые и определили существенное сходство результатов преобразования этого фонда в каждой отдельной мифологии. К таким общим тенденциям относится прежде всего группировка основных божеств пантеона по трем главным функциям: жреческой (магическо-сакральной), военной и хозяйственной, которые (как убедительно показал в серии своих работ Ж. Дюмезиль) соответствовали трем основным аспектам социальной жизни ранних индоевропейских обществ. Такие трехчленные структуры обнаруживаются при сопоставлении римской капитолийской триады Юпитер - Марс - Квирин с аналогичными древнеиндийскими трехчленными структурами: Митра - Варуна (жреческая - сакральная функция), Индра (военная функция), Насатья (Ашвины, хозяйственная функция) при наличии сходных тройственных членений в древнегерманском, кельтском и других пантеонах.

Сама организация структуры пантеона в целом (включая и других богов, помимо главных, группирующихся в основном вокруг трех функций)

отвечала некоторым признакам, общим в разных индоевропейских традициях и объясняющим, например, совпадение семичленных комплексов богов в индоиранской мифологии, а также и в некоторых других (в т. ч. в ранней восточнославянской).

Другой тенденцией, объединяющей развитие разных индоевропейских мифологических традиций, было последовательное вычленение разных уровней внутри мифологической системы с постепенным переводом некоторых древних божеств на уровень менее индивидуализированных демонов (ср. развитие божества с именем *Uel-, отражаемого в качестве демона в отдельных традициях, особенно славянской и балтийской).

Наконец, совпадала при трансформации И. м. в некоторых культурных традициях и тенденция к выделению отдельных личностей (генеалогических героев), образовывавших промежуточное звено между мифологическими и раннеисторическими представлениями (ср. многочисленных героев типа Геракла и Прометея в греческой мифологии, героев восточноиранского осетинского и западноиранского среднеперсидского эпоса и т. д.).

Этими общими тенденциями развития унаследованного фонда И. м., как и последующими преобразованиями в сходных направлениях, объясняется значительное сходство отдельных индоевропейских мифологий при всем многообразии различных поздних контактов с неиндоевропейскими, оказавшими на них влияние.

Лит.: Дюмезиль Ж., Осетинский эпос и мифология, [пер. с франц.], М., 1976 (лит.); Иванов В. В., Топоров В. Н., Исследования в области славянских древностей, М., 1974 (лит.); Мейе А., Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков, 3 изд., М.-Л., 1938; Миллер В. Ф., Очерки арийской мифологии в связи с древнейшей культурой, т. 1 - Асвины-диоскуры, М., 1876; Топоров В. Н., К реконструкции индоевропейского ритуала и ритуальнопоэтических формул, в сб.: Труды по знаковым системам, в. 4, Тарту, 1969; Antiquitates Indogermanicae, Innsbruck, 1974; Benveniste E., Le vocabulaire des institutions indo-europeennes, у 1-2, P., 1969; Dumezil G., Mythe et epopee, v. 1-3, P., 1968-73; Gimbutas М., The gods and goddesses of old Europe, 7000 to 3500 В. С.: myth, legends and cult images, L., 1974; Giintert H., Von der Sprache der Gutter und Geister, Halle, 1921; его же, Der arische Weltkonig und Helland, Halle, 1923; IndoEuropean and Indo-Europeans, Phil., 1970; Indo-European Studies, v. 1-2, Camb., 1972-75; Myth and law among the Indo-Europeans. Studies in IndoEuropean comparative mythology, Berk. [a. o.], 1970; Myth in Indo-European antiquity. Berk., 1974.