Все легенды и мифы

кошка. В ряде мифологических традиций образ К. выступает как воплощение божественных персонажей высшего уровня. Древнейшее изображение домашней кошки в Египте относится к 2-му тыс. до н. э., ее захоронение - к кон. 15 - нач. 14 вв. до н. э. (кладбище кошек обнаружено в Бубастисе - центре их культа и БениХасане). Богиня Бубастиса Баст, связанная с радостью и весельем, обычно изображалась в виде женщины с кошачьей головой, один из ее атрибутов - эгида с головой кошки. Случайное нанесение ущерба кошкам, посвященным Баст, и особенно их убийство могли караться смертью.

Баст-кошка нередко смешивается с богинями-львицами Тефнут и Сехмет (Баст иногда изображается с головой львицы), а позже и с Исидой, что обнаруживает связь образа К. с идеей царственности. В "Книге мертвых" К., сражающийся при дереве ишед (сикимора) в Гелиополе со змеем Ими-Ухенеф, выступает как одна из ипостасей бога солнца Ра (ср. восхваление Ра в надписях на гробницах царей XIX и XX династий: "Ты - великий кот, мститель богов").

В других традициях (например, в ряде литовских мифологических текстов) К.змееборец инвертируется в противника змееборца, выступающего в отдельных случаях в виде К.: противник Перкунаса (в частности и прежде всего черт) может превращаться в кошку или К. черной масти, иногда с красными глазами (ср. мотив поражения Перкунасом черного и красного камня). В латышской фольклорномифологической традиции черный черт с коровьими ногами, сталкиваясь с громом-молнией, превращается в черного К., старающегося спрятаться около человека. В К. может превращаться и змееборец, сказочный герой, победитель чудовища, например Иван Попялов, герой одноименной белорусской сказки (Афанасьев I, № 135). Мотив превращения героя в К. известен и в восточнославянском цикле сказок об Иване-Кошкином сыне (чаще - Иван Сучич или Иван-крестьянский сын). В некоторых таких сказках К. (наряду с ним иногда выступает Кот Котович, брат Ивана Царевича) может быть и воплощением или помощником змея и змееборцем. Обе эти функции соединяются в сказке о Воле Воловиче, который после каждого сражения со змеем встречается с "Котищем, вытращи глазища", грозящимся его съесть. Герой убивает К., надевает на себя его шкуру и под видом К. входит к бабеяге. Оппозиция змееборца и змея в трансформированном виде (через оппозицию "кошкимышки") широко представлена в ритуалах и их вырожденных формах - детских играх.

Мотив превращения К. в человека и обратного превращения человека в К., как и его следствие - наличие форм, совмещающих элементы К. и человека, неуловимость границ между кошачьим и человеческим, отчасти позволяет объяснить происхождение фольклорных имен типа Кот Котофеич, Котофей Иванович, Котонайло и т. п., а также использование "кошачьих" имен в ономастике.

В различных мифопоэтических традициях распространены мотивы ученого К. Ср. пушкинскую рецепцию этого образа кота, научающего добывать огонь (Афанасьев I, № 45), чудовищного К.-баюна, сидящего на столбе, побивающего весь люд, напускающего неодолимый сон и сказывающего сказки (Афанасьев II, № 215, 284), кошки как награды герою за службу (Афанасьев III, № 566) и др.

В низшей мифологии К. выступает как воплощение (или помощник, член свиты) черта, нечистой силы. У индейцев кечуа существует поверье об особом кошачьем дьяволе, злом духе, у которого колдуны заимствуют свою силу. В японской традиции К. рассматривался как злонамеренное существо, обладающее сверхъестественной силой. В ряде традиций ему приписываются черты вампиризма. Напротив, в Китае верили в его способность рассеивать злых духов.

Лит.: Funk and Wagnalls standard dictionary of folklore, mythology and legend, v. 1, N. Y., 1972, p. 197-98; Jobes G., Dictionary of mythology, folklore and symbols, pt 1, N. Y., 1962, p. 296-98.

В европейском средневековом искусстве получила распространение жанровосатирическая сцена "Битва мышей и кошек". В нач. 18 в. изображения К. приобретают оттенок политического аллегоризма у русских старообрядцев (К. как сатирическое изображение Петра I). Особенно устойчивы ассоциации кошек с силами зла (кошка как атрибут похоти; К. как символ посрамленного сатаны в сценах благовещения). Мифопоэтические ассоциации, связанные с образом К., получают развитие в литературе (Э. Т. А. Гофман, 9. По, Ш. Бодлер, А. А. Ахматова, М. А. Булгаков) и изобразительном искусстве (П. Пикассо) 1920 вв.