|
"К повествованьям таким Тритониия слух преклонила, Песни сестер Аонид одобряла и гнев справедливый. "Мало хвалить,- подумалось ей,- и нас да похвалят! Без наказанья презреть не позволим божественность нашу",
[5] В мысли пришла ей судьба меонийки Арахны. Богиня Слышала, что уступить ей славы в прядильном искусстве Та не хотела. Была ж знаменита не местом, не родом - Только искусством своим. Родитель ее колофонец Идмон напитывал шерсть фокейской пурпурною краской.
[10] Мать же ее умерла,- а была из простого народа. Ровня отцу ее. Дочь, однако, по градам лидийским Славное имя себе прилежаньем стяжала, хоть тоже, В доме ничтожном родясь, обитала в ничтожных Гипепах. Чтобы самим увидать ее труд удивительный, часто
[15] Нимфы сходилися к ней из родных виноградников Тмола, Нимфы сходилися к ней от волн Пактола родного. Любо рассматривать им не только готовые ткани,- Самое деланье их: такова была прелесть искусства! Как она грубую шерсть поначалу в клубки собирала,
[20] Или же пальцами шерсть разминала, работала долго, И становилась пышна, наподобие облака, волна. Как она пальцем большим крутила свое веретенце, Как рисовала иглой! - видна ученица Паллады. Та отпирается, ей и такой наставницы стыдно.
[25] "Пусть поспорит со мной! Проиграю - отдам что угодно". Облик старухи приняв, виски посребрив сединою Ложной, Паллада берет,- в поддержку слабого тела,- Посох и говорит ей: "Не все преклонного возраста свойства Следует нам отвергать: с годами является опыт.
[30] Не отвергай мой совет. Ты в том домогаешься славы, Что обрабатывать шерсть всех лучше умеешь из смертных. Перед богиней склонись и за то, что сказала, прощенья, Дерзкая, слезно моли. Простит она, если попросишь". Искоса глянула та, оставляет начатые нити;
[35] руку едва удержав, раздраженье лицом выражая, Речью Арахна такой ответила скрытой Палладе: "Глупая ты и к тому ж одряхлела от старости долгой! Жить слишком долго - во вред. Подобные речи невестка Слушает пусть или дочь,- коль дочь у тебя иль невестка.
[40] Мне же достанет ума своего. Не подумай, совета Я твоего не приму,- при своем остаюсь убежденье. Что ж не приходит сама? Избегает зачем состяэанья?" Ей же богиня,- "Пришла!" - говорит и, образ старухи Сбросив, явила себя. Молодицы-мигдонки и нимфы
[45] Пали пред ней. Лишь одна не трепещет пред нею Арахиа. Все же вскочила, на миг невольным покрылось румянцем Девы лицо и опять побледнело. Так утренний воздух Алым становится вдруг, едва лишь займется Аврора, И чрез мгновение вновь бледнеет при солнца восходе.
[50] Не уступает она и желаньем своим безрассудным Гибель готовит себе. А Юпитера дочь, не противясь И уговоры прервав, отложить состяэанья не хочет. И не замедлили: вот по разные стороны стали, Обе на легкий станок для себя натянули основу.
[55] Держит основу навой; станок - разделен тростниковым Бёрдом; уток уж продет меж острыми зубьями: пальцы Перебирают его. Проводя между нитей основы, Зубьями бёрда они прибивают его, ударяя. Обе спешат и, под грудь подпоясав одежду, руками
[60] Двигают ловко, забыв от старания трудность работы. Ткется пурпурная ткань, которая ведала чаны Тирские; тонки у ней, едва различимы оттенки. Так при дожде, от лучей преломленных возникшая, мощной Радуга аркой встает и пространство небес украшает.
[65] Рядом сияют на ней различных тысячи красок, Самый же их переход ускользает от взора людского. Так же сливаются здесь,- хоть крайние цветом отличны. Вот вплетаются в ткань и тягучего золота нити, И стародавних времен по ткани выводится повесть.
[70] Марсов Тритония холм на Кекроповой крепости нитью Изображает и спор, как этой земле нарекаться, Вот и двенадцать богов с Юпитером посередине В креслах высоких сидят, в величавом покое. Любого Можно по виду признать. Юпитера царственен образ.
[75] Бога морей явила она, как длинным трезубцем Он ударяет скалу, и уж льется из каменной раны Ток водяной: этим даром хотел он город присвоить. Тут же являет себя - со щитом и копьем заостренным; Шлем покрывает главу; эгида ей грудь защищает.
[80] Изображает она, как из почвы, копьем прободенной, Был извлечен урожай плодоносной сребристой оливы. Боги дивятся труду. Окончанье работы - победа. А чтоб могла увидать на примере соперница славы, Что за награду должна ожидать за безумную дерзость,-
[85] По четырем сторонам - состяэанья явила четыре, Дивных по краскам своим, и фигуры людей поместила. Были в одном из углов фракийцы Гем и Родопа, Снежные горы теперь, а некогда смертные люди,- Прозвища вечных богов они оба рискнули присвоить.
[90] Выткан с другой стороны был матери жалких пигмеев Жребий: Юнона, ее победив в состязанье, судила Сделаться ей журавлем и войну со своими затеять. Выткала также она Антигону, дерзнувшую спорить С вышней Юноной самой,- Антигону царица Юнона
[95] Сделала птицей; не впрок для нее Илион оказался С Лаомедонтом отцом, и пришлось в оперении белом Аисту - ей - восхищаться собой и постукивать клювом. Угол оставшийся был сиротеющим занят Киниром. Храма ступени обняв,- родных дочерей своих члены? -
[100] Этот на камне лежит и как будто слезами исходит. Ткани края обвела миротворной богиня оливой: Как подобало ей, труд своею закончила ветвью. А меонийки узор - Европа с быком, обманувшим Нимфу: сочтешь настоящим быка, настоящим и море!
[105] Видно, как смотрит она на берег, покинутый ею, Как она кличет подруг, как волн боится коснуться, Вдруг подступающих к ней, и робко ступни поджимает. Выткала, как у орла в когтях Астерия бьется; Выткала Леду она под крылом лебединым лежащей.
[110] Изобразила еще, как, обличьем прикрывшись сатира, Парным Юпитер плодом Никтеиды утробу наполнил; Амфитрионом явясь, как тобой овладел он, Алкмена; Как он Данаю дождем золотым, Асопиду - огнями, Как Деоиду змеей обманул, пастухом - Мнемозину.
[115] Изобразила, как ты, о Нептун, в быка превратившись, Деву Эолову взял, как, вид приняв Энипея, Двух Алоидов родил, как баран - обманул Бизальтиду, Кроткая Матерь сама, с золотыми власами из злаков, Знала тебя как коня; змеевласая матерь Пегаса
[120] Птицею знала тебя, дельфином знала Меланта; Всем надлежащий им вид придала, и местности тоже. Изображен ею Феб в деревенском обличий; выткан С перьями ястреба он и с гривою льва; показала, Как он, явясь пастухом, обманул Макарееву Иссу;
[125] Как Эригону провел виноградом обманчивым Либер, И как Сатурн - жеребец - породил кентавра Хирона. Край же ткани ее, каймой окружавшийся узкой, Приукрашали цветы, с плющем сплетенные цепким. И ни Паллада сама не могла опорочить, ни зависть
[130] Дела ее. Но успех оскорбил белокурую Деву: Изорвала она ткань - обличенье пороков небесных! Бывшим в руках у нее челноком из киторского бука Трижды, четырежды в лоб поразила Арахну. Несчастья Бедная снесть не могла и петлей отважно сдавила
[135] Горло. Но, сжалясь, ее извлекла из веревки Паллада, Молвив; "Живи! Но и впредь - виси, негодяйка! Возмездье То же падет,- чтобы ты беспокоилась и о грядущем,- И на потомство твое, на внуков твоих отдаленных". И, удаляясь, ее окропила Гекатиных зелий
[140] Соком, и в этот же миг, обрызганы снадобьем страшным, Волосы слезли ее, исчезли ноздри и уши, Стала мала голова, и сделалось крохотным тело. Нет уже ног,- по бокам топорщатся тонкие ножки; Все остальное - живот. Из него тем не менее тянет
[145] Нитку Арахна - паук продолжает плести паутину. Лидия в трепете вся. О случившемся слух по фригийским Градам идет, и широко молва разливается всюду. Раньше, до свадьбы своей, Ниоба знавала Арахну, В те времена, как жила в меонийском краю и в Сипиле.
[150] Не научило ее наказанье землячки Арахны Высшим богам уступать и быть в выраженьях скромнее. Многим гордиться могла. Однако ни мужа искусство, Ни благородная кровь, ни мощность обширного царства Любы так не были ей,- хоть было и это ей любо,-
[155] Сколь сыновья с дочерьми. Счастливейшей матерью можно Было б Ниобу назвать, коль себя не сочла 6 таковою. Как-то Тиресия дочь, владевшая даром прозренья, Манто, по улицам шла и, божественной движима силой, Провозглашала: "Толпой, Исмениды, ступайте, несите
[160] Ладан Латоне скорей и обоим, Латоной рожденным, С благочестивой мольбой! Вплетите в волосы лавры! Ибо Латона сама моими глаголет устами!" Внемлют ей дочери Фив, чело украшают листвою И на священный алтарь моленья приносят и ладан.
[165] Вот горделиво идет с толпой приближенных Ниоба, Золотом пышно блестя, во фригийские ткани вплетенным,- Даже и в гневе своем прекрасна и, волосы вскинув, Что ниспадали к плечам, величавой своей головою, Остановилась и, всех обведя своим взором надменным,-
[170] "Что за безумье? - кричит,- предпочесть понаслышке известных - Зримым воочью богам? Почему алтарями Латону Чтут, а мое божество - без курений? Родитель мой - Тантал, Он же единственным был допущен до трапезы Вышних. Матерь - Плеядам сестра; мне дед Атлант величайший, l75] Что на могучем хребте равновесье небесное держит, Сам Юпитер мне дед. Но им я горжусь и как свекром. Фригии все племена предо мною трепещут; держава Кадма под властью моей; возведенная струнами крепость Мужа, с народом ее,- в его и в моем управленье.
[180] В доме, куда бы я взор ни направила, всюду встречаю Всяких обилье богатств. К тому же достойна богини Прелесть лица моего. Семерых дочерей ты причисли, Юношей столько ж, а там и зятьев и невесток не меньше. Так вопрошайте ж, на чем моя утверждается гордость!
[185] Не понимаю, как вы порожденную Кеем-титаном Смеете мне предпочесть - Латону, которой для родов Даже великой землей в ничтожном отказано месте. Небо, земля и вода - всё вашу отвергло богиню. В мире скиталась, пока над блуждавшей не сжалился Делос:
[190] "Странницей ты по земле блуждаешь, я же - по морю",- Остров сказал и приют неустойчивый ей предоставил. Стала там матерью двух: то детей моих часть лишь седьмая! Счастлива я: кто бы стал отрицать? И счастливой останусь. Кто усомнится? Меня обеспечило чад изобилье.
[195] Так я могуча, что мне повредить не в силах Фортуна. Если и много возьмет, то более всё же оставит. Так я богата, что страх мне уже неизвестен. Представьте, Что из толпы своих чад кого-нибудь я и лишилась; Но, обездолена так, до двоих я не снижусь,- а двое -
[200] Вся у Латоны толпа; не почти ли бездетна Латона? Прочь разойдитесь! Алтарь покиньте! С волос поснимайте Лавры!" Снимают венки, покидают жертвы, не кончив, И - то дозволено им! - небожителей шепотом славят. Возмущена тут богиня была и с высокой вершины
[205] Кинфской с речью такой к своим близнецам обратилась: "Вот я, родившая вас, появлением гордая вашим,- Кроме Юноны, других не ниже богиня,- сомненье Вижу, богиня ли я?! Алтари у меня отнимают, Чтимые веки веков,- от вас жду помощи, дети!
[210] Это не все еще зло. Танталида к печальному делу Брань добавила: вас поставить осмелилась ниже Собственных чад; и меня - то с нею да будет! - бездетной Смела назвать,- ведь язык у нее от отца негодяя!" Намеревалась мольбы тут добавить Латона, но молвил
[215] Феб: "Перестань говорить! замедляешь ты жалобой кару". То же и Феба рекла, и, быстро по воздуху спрянув, Кадмова града они, под облаком скрыты, достигли. Гладкое было у стен широкое поле. Всечасно Кони топтали его Колесницы во множестве также.
[220] Твердых удары копыт размягчали на поприще почву. Вот из могучих сынов Амфиона иные садятся На горделивых коней, чьи спины алеют багрянцем Тирским, и в руки берут отягченные златом поводья. Вот между ними Исмен,- что первой матери мукой
[225] Некогда был,- меж тем, как он правит по кругу привычным Бегом коня своего и смиряет вспененную морду,- "Горе мне!" - вскрикнул; уже впилась стрела в середину Груди его, и, рукой умирающей повод покинув, Сник постепенно Исмен с плеча лошадиного на бок.
[230] Рядом с ним ехавший, стрел услыхав бряцанье в колчане, Вмиг натянул поводья Сипил,- так кормчий пред бурей, Тучу завидя, спешит; наставляет полотна, бессильно Свисшие, чтобы поймать малейшие воздуха струи. Вмиг натянул... но едва натянул он поводья, настигнут
[235] Был неминучей стрелой; трепеща, она сзади вонзилась В шею ему, и торчит наконечник железный из горла. Сам он, как был, наклонясь через шею крутую и гриву, Наземь скатился, и кровь запятнала горячая землю. Вот и несчастный Федим, и, названный именем деда,
[240] Тантал, обычный свой труд завершив и тело натерши Маслом, вступили в борьбу,- подходящее юности дело. И уж сплетались они, борясь друг с другом, грудь с грудью, Тесным узлом; как вдруг, с натянутой пущена жилы, Братьев пронзила стрела сплетенными, так, как стояли.
[245] И застонали зараз и зараз согбенные мукой Наземь сложили тела; зараз и последние взоры Вскинули, лежа уже, и вместе дух испустили. До увидал Алфенор; и, до крови в грудь ударяя, К ним поспешает,- обняв, их к жизни вернуть, охладевших.
[250] Но упадает и сам при свершении долга: Делиец В грудь глубоко его смертоносным пронзает железом. А как стрелу извлекли, на конце крючковатом достали Легкого часть, а душа излетела с кровавой струею. Отрок меж тем Дамасихтон двойной был раною ранен,
[255] А не одной. Удар под самой икрою пришелся В месте, где мягким узлом под коленом сплетаются жилы. Но, между тем как стрелу он пытался смертельную вырвать, В горло вторая ему вонзилась по самые перья. Вытолкнул крови напор стрелу, и кверху из раны
[260] Прянула и, далеко полетев, прорезала воздух. Илионей, оставшись один, напрасно с мольбою Руки меж тем воздевал: "О боги, о все без различья!" - Молвил, не зная о том, что молиться не всем надлежало,- "Сжальтесь!"-и тронут был Феб-луконосец, хотя невозможно
[265] Было стрелу возвратить. Погиб он, однако, от раны Легкой: в сердце его стрела не глубоко вонзилась. Слух о беде, и народная скорбь, и домашних рыданья Вскоре уверили мать в нежданно постигшем крушенье, И удивляться смогла и гневаться, как же дерзнули
[270] Боги такое свершить - что столь права их велики! Вот и отец Амфион, грудь острым железом пронзивши, Умер, горе свое одновременно с жизнью окончив. О, как Ниоба теперь отличалась от прежней Ниобы, Что от Латониных жертв недавно народ отвращала
[275] Или когда среди города шла, выступая надменно, Всем на зависть своим! А теперь ее враг пожалел бы. К хладным припала телам; без порядка она расточала Всем семерым сыновьям па прощанье свои поцелуи. К небу от них подняла посиневшие руки и молвит;
[280] "Горем питайся и гнев насыщай слезами моими. Зверское сердце насыть! И меня на семи погребеньях Мертвой несут. Победив, торжествуй надо мною, врагиня! Но почему - победив? У несчастной больше осталось,
[285] Чем у счастливой тебя. Семерых схоронив - побеждаю", Молвила, но уж звенит тетива на натянутом луке: Кроме Ниобы одной, окружающих всех устрашила. Та же от горя смела. Стояли в одеждах печали Около братских одров распустившие волосы сестры,
[290] Вот из толпы их одна, стрелу извлекая из тела, К брату своим побледневшим лицом, умирая, склонилась. Вот, несчастливицу мать пытаясь утешить, другая Смолкла внезапно и смерть приняла от невидимой раны, Губы тогда лишь сомкнув, когда испустила дыханье.
[295] Эта, пытаясь спастись, вдруг падает; та умирает, Пав на сестру; та бежит, а эта стоит и трепещет. Смерть шестерых отняла,- от разных погибли ранений, Лишь оставалась одна: и мать, ее всем своим телом, Всею одеждой прикрыв,- "Одну лишь оставь мне, меньшую!
[300] Только меньшую из всех прошу!-восклицает.-Одну лишь!" Молит она: а уж та, о ком она молит,- погибла... Сирой сидит, между тел сыновей, дочерей и супруга, Оцепенев от бед. Волос не шевелит ей ветер, Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном недвижно
[305] Очи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого. Вот у нее и язык с отвердевшим смерзается нёбом; Вот уже в мышцах ее к напряженью пропала способность, Шея не гнется уже, не в силах двинуться руки, Ноги не могут ступить, и нутро ее все каменеет.
[310] Плачет, однако, и вот, окутана вихрем могучим, Унесена в свой отеческий край. На горной вершине Плачет: поныне еще источаются мрамором слезы. Тут устрашаются все очевидностью божьего гнева,- Жены, равно и мужи; и все почитают, щедрее
[315] Жертвы неся на алтарь разрешившейся двойней богини. И, как всегда, о былом вспоминают в связи с настоящим. Молвил один: "Полей плодородных ликийских насельцы Тоже, Латону презрев, не остались когда-то без кары.
[320] Мало известно о том,- они были незнатные люди,- Но удивительно все ж. Я озеро видел и место, Чудом известное тем. Меня мой отец престарелый,- Сам уж ходить он не мог,- послал отвести туда стадо Лучших отборных коров, в провожатые дав мне ликийца,
[325] Местного жителя. С ним выбираем мы пастбище вместе; Видим меж тем: посреди озерка, почерневший от угля Жертв, выступает алтарь, тростником окруженный дрожащим. Стал и шепотом: "Будь ко мне благосклонна!" - промолвил Мой провожатый, и я; "Будь ко мне благосклонна!" - промолвил. Спрашивал я между тем, чей жертвенник - Фавна, наяд ли,
[330] Местного ль бога,- и вот что тамошний передал житель: "Юноша, этот алтарь - не горного бога обитель. Жертвенник той посвящен, которой царица супруга Все заказала моря; лишь Делос блуждающий принял Странницу,- в те времена сам плавал он, остров подвижный.
[335] Там-то Латона легла под Палладиным древом и пальмой И породила на свет неугодную мачехе двойню. И побежала опять от Юноны родильница, молвят, К груди прижавши, детей - бессмертных чету! - уносила. В Ликию вскоре придя,- где явилась Химера,- под тяжким
[340] Зноем, палившим поля, трудом утомленная долгим, Солнцем сожженная, пить захотела беглянка-богиня,- Жадно меж тем молоко из грудей сосали младенцы. Вдруг озерко с необильной водой в глубине увидала Дола; жители сел ветвистую там добывали
[345] Вербу и гибкий тростник с любезной болотам осокой. Вот подошла и, колена согнув, опустилась Латона Наземь, стремясь почерпнуть студеной струи и напиться. Сельский народ не велит. К ним так обратилась богиня: "Как же воды не давать? Достояние общее - воды.
[350] В собственность воздух не дан никому от природы, ни солнце, Ни водяные струи; у народного я достоянья! Все же дать мне воды на коленях прошу; не пришла я Этой водой омывать свое истомленное тело,- Только напиться хочу. Нет влаги в устах говорящей,
[355] И пересохла гортань, в ней голос насилу проходит. Нектаром будет глоток мне воды; я уверена, жизнь он Мне возвратит: озерной струёй вы мне жизнь даровали б. Вы пожалейте и их, которые тянут ручонки С груди моей!" И как раз тянулись ручонками дети.
[360] Тронуть кого 6 не могли богинины кроткие речи? Все же молящей они запрещать продолжают, к тому же - Ежели прочь не уйдет - угрожают, ругаясь вдобавок. Мало того: ногами они и руками взмутили Озеро, с самого дна они подняли тину, нарочно
[365] В воду туда и сюда с намереньем прыгая злостным. Жажду гнев одолел: дочь Кея теперь уж не молит Их, недостойных, и слов, для богини чрезмерно смиренных, Не повторяет уже. Вот, к звездам руки подъемля, Молвит: "Будете жить вы вечно в озере этом!"
[370] Воля богини сбылась; им нравится быть под водою, То в глубину озерка всем телом своим погружаться, То выступать головой; то по водной поверхности плавать, Или сидеть иногда на прибрежий озера, или В омут студеный нырять. Доныне они упражняют
[375] В брани свой гнусный язык и, всякую совесть откинув, Хоть и сидят под водой, и там все тщатся злословить. Хриплым голос их стал: надувается вспухшая шея; Сроду широкие рты от брани еще растянулись; Головы с телом слились, а шея как будто исчезла;
[380] Спинка у них зелена, а живот - часть главная - белый. В тинистом омуте,- род новоявленный,- скачут лягушки!" Только один рассказал, как ликийского племени люди Жизнь скончали, другой о Сатире припомнил, который, Сыном Латоны в игре побежден на Палладиной флейте,
[385] Был им наказан. "За что с меня ты меня же сдираешь?" - Молвит. "Эх, правда,- кричит,- не стоило с флейтою знаться!" Так он взывал, но уж с рук и с плеч его содрана кожа. Раною стал он сплошной. Кровь льется по телу струями, Мышцы открыты, видны; без всяких покровов трепещут
[390] Жилы, биясь; сосчитать нутряные все части возможно, И обнажились в груди перепонок прозрачные пленки. Пролили слезы о нем деревенские жители, фавны - Боги лесов,- и Олимп, знаменитый уже, и сатиры- Братья, и нимфы, и все, кто тогда по соседним нагорьям
[395] Пас рудоносных овец иль скотины стада круторогой, Залили вовсе его, а земля увлажненная слезы Тотчас в себя вобрала и впитала в глубинные жилы; В воды потом превратив, на вольный их вывела воздух. Вот он, в крутых берегах устремляясь к жадному морю,
[400] Марсия имя хранит, из фригийских потоков светлейший. После рассказов таких народ возвращается снова К только что бывшему; все об Амфионе плачут и детях. Все негодуют на мать. По преданью, один лишь оплакал Пелоп ее,- и на левом плече, когда он одежды
[405] С груди в печали совлек, слоновая кость показалась. С правым плечом при рожденье оно одинаково было Цветом, из плоти, как то; но руками отцовскими члены Были разрублены; вновь, говорят, их составили боги. Все их нашли, и лишь там, где сходится с краем ключицы
[410] Шея, была пустота; взамен нехватающей части Вставили кость; и опять оказался в целости Пелоп. Знатные люди - родня - собираются; ближние грады Дали своим порученье царям - с утешеньем явиться,- Аргос и Спарта, а там Пелопидов столица - Микены,
[415] И Калидон, до тех пор еще гневной Диане противный, Медью богатый Коринф, плодородный предел - Орхомены, Патры и град небольшой - Клеоны с Мессеною гордой, Пилос Недеев; в те дни не Питфеево царство - Трезены, Много других городов, двуморским замкнутых Истмом,
[420] И в стороне от него, обращенных к двуморскому Истму. Кто бы поверил тому? Вы одни не явились, Афины! Долг помешала свершить им война: подвезенные с моря Варваров диких войска мопсопийским стенам угрожали. Царь фракийский Терей с приведенным на помощь отрядом
[425] Их разгромил и победой обрел себе славное имя. С ним, изобильным землей, и богатством, и силой живою, Происходящим к тому ж от Градива, тогда породнился Царь Пандион, ему Прокну отдав; но ни брачной Юноны, Ни Гименея, увы, не видали у ложа, ни Граций.
[430] Нет, Эвмениды для них погребальное пламя держали, Нет, Эвмениды постель постилали для них, и, зловеща, К кровле припала сова и над брачным сидела покоем. Через ту птицу Терей и Прокна супругами стали, Через ту птицу - отцом и матерью. Их поздравляла
[435] Фракия, да и они воссылали богам благодарность. В дни же, когда отдана была дочь Пандиона владыке Славному и родился сын Итис - объявлен был праздник. Не угадать, что на пользу пойдет! И год уже пятый В вечной смене Титан довел до осеннего срока.
[440] К мужу ласкаясь, тогда промолвила Прокна: "О, если Только мила я тебе, отпусти повидаться с сестрою, Иль пусть приедет сестра! Что скоро домой возвратится, Тестю в том слово ты дай,- мне ценным будет подарком, Ежели дашь мне сестру повидать". Он дает повеленье
[445] В море спустить корабли, с парусами и веслами, в гавань Кекропа входит Терей, к берегам уж причалил Пирея. Вот повстречались они, и тесть ему правой рукою Правую жмет; при знаках благих вступают в беседу. Стал излагать он прибытия цель, порученье супруги,
[450] Он обещанье дает, что гостья воротится скоро. Вот Филомела вошла, блистая роскошным нарядом, Больше блистая красой. Обычно мы слышим: такие В чаще глубоких лесов наяды с дриадами ходят, Если им только придать подобный убор и одежды.
[455] И загорелся Терей, увидевши деву, пылает,- Словно бы кто подложил огня под седые колосья Или же лист подпалил и сено сухое в сеннице. Дева прекрасна лицом. Но царя прирожденная мучит Похоть; в тех областях население склонно к Венере.
[460] Он сладострастьем горит, и ему и народу присущим. Страстно стремится Терей подкупить попеченье служанок, Верность кормилицы; он прельстить дорогими дарами Хочет ее самое, хоть целым пожертвовать царством, Силой похитить ее и отстаивать после войною.
[465] Кажется, нет ничего, на что бы захваченный страстью Царь не решился. В груди сдержать он не может пыланья. Медлить уж нет ему сил, возвращается жадной он речью К Прокниным просьбам, меж тем о своих лишь печется желаньях,- Красноречивым он стал от любви, когда неотступно
[470] Больше, чем должно, просил, повторяя: так Прокна желает! Даже и плакал порой,- так будто 6 она поручала! Вышние боги, увы,- как много в груди человека Тьмы беспросветной! Терей, трудясь над своим злодеяньем, Все же как честный почтен и хвалим за свое преступленье.
[475] Хочет того ж Филомела сама и, отцовские плечи Нежно руками обняв, поехать с сестрой повидаться Счастьем молит своим, но себе не на счастие молит! Смотрит Терей на нее и заране в объятьях сжимает. Видя лобзанья ее и руки вокруг шеи отцовой,-
[480] Всё как огонь смоляной, как пищу для страсти безумной Воспринимает; едва родителя дева обнимет, Хочет родителем быть,- и тогда он честнее не стал бы! Просьбой двойной был отец побежден. Довольна девица, Бедная, благодарит, не зная о том, что обоим
[485] Радостный ныне успех погибелен будет,- обоим! Фебу немного трудов еще оставалось, и кони Стали уже попирать пространство наклонного неба. Царские яства на стол и Вакхову в золоте влагу Ставят; мирному сну предают утомленное тело.
[490] Царь одризийский меж тем, хоть она удалилась, пылает К ней; представляет себе и лицо, и движенья, и руки, Воображает и то, что не видел,- во власти желаний Сам свой питает огонь, отгоняя волненьем дремоту. День наступил; и, пожав отъезжавшего эятя десницу,
[495] Девушку царь Пандион поручает ему со слезами. "Дочь свою, зять дорогой,- побуждаем благою причиной, Раз таково дочерей и твое, о Терей, пожеланье,- Ныне тебе отдаю. И верностью, и материнской Грудью молю, и богами: о ней позаботься с любовью
[500] Отчей и мне возврати усладу моей беспокойной Старости в срок: для меня - промедление всякое длинно; Ты поскорей и сама, - довольно с Прокной разлуки! - Если ты сердцем добра, ко мне возвратись, Филомела!" Так поручал он ее и дочь целовал на прощанье,
[505] И порученьям вослед обильные капали слезы. Верности брал с них залог: потребовал правые руки, Соединил их, просил его дочери дальней и внуку 2,5 Отчий привет передать и сказать, что крепко их помнит. Еле последнее смог он "прости" промолвить, со словом
[510] Всхлипы смешавши, боясь души своей темных предчувствий. Лишь Филомела взошла на корабль расписной, и от весел Море в движенье пришло, и земли отодвинулся берег, Крикнул Терей: "Победил! со мною желанная едет!" В сердце ликует, уже наслажденья не может дождаться
[515] Варвар, взоров своих с Филомелы на миг не спускает: Так похититель орел, Юпитера птица, уносит, В согнутых лапах держа, в гнездо свое горное - зайца; Пленник не может бежать,- добычей любуется хищник. Вот и закончился путь; суда утомленные снова
[520] На побережье своем. Но царь вдруг дочь Пандиона В хлев высокий влечет, затененный лесом дремучим. Там, устрашенную всем, дрожащую бледную деву, В горьких слезах о сестре вопрошавшую, запер и тут же, Ей злодеянье раскрыв,- одну и невинную,- силой
[525] Одолевает ее, родителя звавшую тщетно, Звавшую тщетно сестру и великих богов особливо. Дева дрожит, как овца, что, из пасти волка седого Вырвана, в страхе еще и себя безопасной не чует. Иль как голубка, своей увлажнившая перышки кровью,
[530] Жадных страшится когтей, в которых недавно висела. Только очнулась,- и рвать разметенные волосы стала; Точно над мертвым, она себе руки ломала со стоном; Длани к нему протянув,- "О варвар, в деяньях жестокий! О бессердечный! Тебя,- говорит,- ни отца порученья,
[535] Ни доброта его слез, ни чувство к сестре, ни девичья Даже невинность моя не смягчили, ни брака законы! Все ты нарушил. Сестры я отныне соперницей стала, Ты же - обеим супруг. Не заслужена мной эта мука. Что ты не вырвал души у меня, чтоб тебе, вероломный,
[540] Злоумышленье свершить? Что меня не убил до ужасных Наших соитий? Тогда была б моя тень не повинна. Все ж, если Вышние зрят, что сталось, коль что-нибудь значат Чтимые боги и все не погибло со мною, заплатишь Карой когда-нибудь мне! Сама я, стыдливость откинув,
[545] Дело твое оглашу: о, только нашлась бы возможность! В толпы народа пойду; и, даже в лесах запертая, Речью наполню леса, пробужу сочувствие в скалах! То да услышит Эфир и бог, коль есть он в Эфире!" Тут от подобных речей возбудился в жестоком владыке
[550] Гнев, и не меньше был страх. Двойной побуждаем причиной, Высвобождает он меч из висящих у пояса ножен. Волосы девы схватив, загнув ей за спину руки, Узы заставил терпеть. Филомела подставила гордо,- Только увидела меч, на кончину надеяться стала.
[555] Но исступленный язык, напрасно отца призывавший, Тщившийся что-то сказать, насильник, стиснув щипцами, Зверски отрезал мечом. Языка лишь остаток трепещет, Сам же он черной земле продолжает щептать свои песни. Как извивается хвост у змеи перерубленной - бьется
[560] И, умирая, следов госпожи своей ищет напрасно. Страшное дело свершив, говорят,- не решишься поверить! - Долго еще припадал в сладострастье к истерзанной плоти. Силы достало ему после этого к Прокне вернуться,- Та же, увидев его, о сестре вопрошала. Но стоны
[565] Лживые он издает и сестры измышляет кончину. Было нельзя не поверить слезам. И Прокна срывает С плеч свой блестящий наряд с золотою широкой каймою, Черное платье она надевает, пустую гробницу Ставит и, мнимой душе вознося искупления жертву,
[570] Плачет о смерти сестры, не такого бы плача достойной. Год завершая, уж бог двенадцать знаков объехал. Но Филомеле как быть? Побегу препятствует стража. Стены стоят высоки, из крепкого строены камня. О злодеянье немым не промолвить устам. Но у горя
[575] Выдумки много, всегда находчивость в бедах приходит. Вот по-дикарски она повесила ткани основу И в белоснежную ткань пурпурные нити воткала,- О преступленье донос. Доткав, одному человеку Передала и без слов отнести госпоже попросила.
[580] Этот же Прокне отнес, не узнав, что таит порученье. Вот полотно развернула жена государя-злодея, И Филомелы сестра прочитала злосчастную повесть, И - удивительно все ж! - смолчала. Скована болью Речь, языку негодующих слов недостало для жалоб.
[585] Плакать себе не дает; безбожное с благочестивым Перемешав, целиком погружается в умысел мести. Время настало, когда тригодичные таинства Вакха Славят ситонки толпой; и ночь - соучастница таинств; Ночью Родопа звучит бряцанием меди звенящей.
[590] Ночью покинула дом свой царица, готовится богу Честь по обряду воздать; при ней - орудья радений. На голове - виноград, свисает с левого бока Шкура оленья, к плечу прислоняется тирс легковесный. Вот устремилась в леса, толпой окруженная женщин,
[595] Страшная Прокна с душой, исступленными муками полной,- Будто твоими, о Вакх! Сквозь чащу достигла до хлева, И, завывая, вопит "эвоэ!", врывается в двери, И похищает сестру; похищенной, Вакховы знаки Ей надевает, лицо плющом ей закрыла зеленым
[600] И, изумленную, внутрь дворца своего увлекает. Лишь поняла Филомеда, что в дом нечестивый вступила, Бедную ужас объял, и страшно лицо побледнело. Прокна же, место найдя, снимает служения знаки И злополучной сестры застыдившийся лик открывает.
[605] Хочет в объятиях сжать. Но поднять Филомела не смеет Взора навстречу, в себе соперницу сестрину видя. Лик опустила к земле и, призвав во свидетели Вышних, Клятву хотела принесть, что насилье виною позора, Но лишь рука у нее,- нет голоса. И запылала
[610] Прокна, и гнева в себе уж не в силах сдержать. Порицая Слезы сестры, говорит: "Не слезами тут действовать надо, Нужен тут меч, иль иное найдем, что меча посильнее. Видишь, сама я на все преступленья готова, родная! Факелы я разожгу, дворец запалю государев,
[615] В самое пламя, в пожар искусника брошу Терся, Я и язык, и глаза, и члены, какими он отнял Стыд у тебя, мечом иссеку, и преступную душу Тысячью ран изгоню! Я великое сделать готова,- И лишь в сомнении - что?" Пока она так говорила,
[620] Итис к матери льнул - и ее надоумил, что может Сделать она. Глядит та взором суровым и молвит: "Как ты похож на отца!" И уже не прибавив ни слова, Черное дело вершит, молчаливой сжигаема злобой. Но лишь приблизился сын, едва обратился с приветом
[625] К матери, шею ее ручонками только нагнул он, Стал лишь ее целовать и к ней по-ребячьи ласкаться, Все же растрогалась мать, и гнев перебитый прервался, И поневоле глаза увлажнились у Прокны слезами. Но, лишь почуяв, что дух от прилившего чувства слабеет,
[630] Снова от сына она на сестру свой взор переводит. И на обоих смотря очередно: "О, тронет ли лаской Он,- говорит,- коль она молчит, языка не имея? "Мать" - называет меня, но ты назовешь ли "сестрою"? В браке с супругом каким, посмотри ты, дочь Пандиона!
[635] Ты унижаешь свой род: преступленье-быть доброй к Терею!" Миг - и сына влечет, как гигантская тащит тигрица Нежный оленихи плод и в темные чащи уносит. В доме высоком найдя отдаленное место,- меж тем как Ручки протягивал он и, уже свою гибель предвидя,-
[640] "Мама! Мама!" - кричал и хватал материнскую шею,- Прокна ударом меча поразила младенца под ребра, Не отвратив и лица. Для него хоть достаточно было Раны одной,- Филомела мечом ему горло вспорола. Члены, живые еще, где души сохранялась толика,
[645] Режут они. Вот часть в котлах закипает, другая На вертелах уж шипит: и в сгустках крови покои. Вот к какому столу жена пригласила Терея! И, сочинив, что таков обряд ее родины, в коем Муж лишь участник один, удалила рабов и придворных,
[650] Сам же Терей, высоко восседая на дедовском кресле, Ест с удовольствием, сам свою плоть набивая в утробу. Ночь души такова, что,- "Пошлите эа Итисом!" - молвит. Доле не в силах скрывать ликованья жестокого Прокна,- Вестницей жаждет она объявиться своей же утраты,-
[655] "То, что зовешь ты, внутри у тебя!" - говорит. Огляделся Царь, вопрошает, где он. Вновь кличет и вновь вопрошает. Но, как была,- волоса разметав,- при безумном убийстве, Вдруг Филомела внеслась и кровавую голову сына Кинула зятю в лицо: вовек она так не хотела
[660] Заговорить и раскрыть ликованье достойною речью! И отодвинул свой стол с ужасающим криком фракиец. И змеевласых сестер зовет из стигийского дола. Он из наполненных недр - о, ежели мог бы он! - тщится Выгнать ужасную снедь, там скрытое мясо, и плачет,
[665] И называет себя злополучной сына могилой! Меч обнажив, он преследовать стал дочерей Пандиона. Но Кекропиды меж тем как будто на крыльях повисли. Вправду - крылаты они! Одна устремляется в рощи, В дом другая,- под кров. И поныне знаки убийства
[670] С грудки не стерлись ее: отмечены перышки кровью. Он же и в скорби своей, и в жажде возмездия быстрой Птицею стал, у которой стоит гребешок на макушке, Клюв же, чрезмерной длины, торчит как длинное древко; Птицы названье - удод. Он выглядит вооруженным.
[675] Это несчастье, не дав Пандиону познать долголетье, Раньше срока свело несчастливца к аидовым теням. Принял тогда Эрехтей управленье делами и скипетр. И неизвестно,- славней справедливостью был он иль войском. Он четырех породил сыновей и столько же рода
[680] Женского; были из них две дочери равны красою. Кефал Эолов, тебя, о Прокрида, назвавши супругой, Счастье узнал. А Борею - Терей и фракийцы мешали; Бог был долго лишен любезной ему Орифии, Просьбам пока предпочесть не желал применение силы.
[685] Но, как ни в чем не успел, надеясь на мягкость, в ужасный Гнев пришел, что и так чрезмерно свойствен Борею. "И поделом! - он сказал,- для чего отложил я оружье, Ярость и силы свои, и гнев и лихие угрозы, К просьбам прибег для чего, когда не пристали мне просьбы?
[690] Сила под стать мне. Гоню облака я унылые - силой, Силой колеблю моря и кручу узловатые дубы, И укрепляю снега, и градом поля побиваю. Тот же я, если своих настигну братьев под небом,- Ибо там поприще мне,- с таким побораю усильем,
[695] Что небеса до глубин от наших грохочут сражений И грозовые огни из туч исторгаются полых. Тот же, когда я вношусь в подземные узкие щели, В ярости спину свою под своды пещер подставляю, Мир весь земной и Аид тревожу великим трясеньем.
[700] Вот чем должен я был домогаться невесты и тестя, Не умоляя, склонять, но заставить силком Эрехтея!" Так сказал - нет, пуще того! - Борей и раскинул Мощные крылья свои, и их леденящие взмахи Землю овеяли всю, взбушевалось пространное море.
[705] Вот, по вершинам влача покрывало из пыли, метет он Почву; мраком покрыт, приведенную в ужас и трепет, Темными крыльями он Орифию свою обнимает. Так он летел, и сильней от движенья огонь разгорался. И лишь тогда задержал он ристанья воздушного вожжи,
[710] Как до твердынь, где киконы живут, долетел похититель, Стала актеянка там ледяного владыки супругой. Стала и матерью двух,- разродилась она близнецами. Всем они выдались в мать, от отца унаследовав крылья. Все же у них, говорят, не с рождения крылья явились:
[715] Но до тех пор, как у них не росло бороды рыжеватой, Братья Калаид и Зет оставались бесперыми вовсе, После же оба плеча, как бывает у птиц, охватили Мальчикам крылья,- тогда и щеки у них зарыжели. А как года утекли и сменилось юностью детство,
[720] Оба, к минийцам примкнув, за руном, что сияло лучисто, В путь устремились они на судах по безвестному морю."
Цитируется по изданию: Метаморфозы Автор: Овидий
|