Германо-скандинавские мифы

"Песнь о Нибелунгах начинается вещим сном Кримгильды, сестры бургундских королей — Гунтера, Гизелера и Гернота. Красавице Кримгильде снится, будто два орла налетают на нее, в то время, когда она на охоте едет по полю со своим любимым соколом на рукавице. Сокол этот вскормлен ею, ею приручен и приучен к охоте; она никогда с ним не расстается. А орлы налетели, сорвали его с ее рукавицы и на глазах ее растерзали, разметав его перья. “Страшный сон! Горестный сон!.. Он не пророчит ей ничего доброго!”

И она, поднявшись с постели, спешит к своей матери и просит ее пояснить значение загадочного сна.

Мать печально покачала головою и сказала дочери:

— Любимый сокол твой означает любимого благородного рыцаря, которого ты полюбишь всем сердцем. И да хранит его Господь, так как тебе придется потерять его.

Предсказания матери вскоре начинают отчасти сбываться. Является рыцарь, к которому Кримгильда должна впоследствии привязаться всем сердцем...

Слава об умной и прекрасной Кримгильде разносится вширь и вдаль по всем окрестным странам, и вот узнает об этой красавице удалой сын Сигмунда, короля нидерландского, прекрасный и мощный витязь Сигфрид. Уже смолоду этот витязь прославился многими дивными подвигами и теперь, задумав жениться, решил добыть себе в жены красавицу Кримгильду, сестру могущественных королей бургундских. Напрасно отговаривают его родные и близкие, напрасно указывают ему на других невест-красавиц: Сигфрид с небольшою избранною свитою едет ко двору бургундских королей.

— Кто эти рыцари, что въехали во двор нашего замка? — спрашивают друг друга короли-братья. Гунтер, Гизелер и Гернот, пристально вглядываясь в приезжих гостей из окна замковой залы.

Никто не может им на это дать ответа, потому что никто не видал еще в Бургундии рыцарей в таких богатых блестящих доспехах, на таких чудных могучих конях. Тогда короли-братья решаются спросить о приезжих у сурового Хагена, одного из своих приближенных рыцарей; а этот рыцарь славится тем, что ему близко известны все соседние страны и гербы всех знаменитых рыцарских родов.

Когда Хагену задан был этот трудный вопрос, он долго и внимательно всматривался в приезжих витязей и наконец сказал:

— Это, должно быть, не кто иной, как доблестный Сигфрид Нидерландский — тот самый, что прославился битвою со змеем и лукавым карликом Альберихом, старым кудесником. Бился он с ними за обладание богатейшим их кладом и победой этой приобрел несметные богатства да, кстати, и еще одну диковинку — шапку-невидимку, при помощи которой он всюду может проникнуть незримо. Одно могу вам посоветовать:
примите храброго витязя как можно лучше, ибо он вполне достоин такого приема.

Братья-короли последовали разумному совету Хагена, приняли Сигфрида с великим почетом и щедро угощали и его, и его свиту. Но сколько они ни пытались добиться от него, что именно побудило его предпринять столь далекое путешествие, сдержанный Сигфрид ни единым словом не обмолвился о главной цели своего приезда к бургундскому двору.

Впрочем, королям-братьям и не пришлось слишком долго беседовать со своим именитым гостем: на Бургундию неожиданно надвинулась военная гроза. Король Саксонский внезапно объявил войну бургундским королям и вторгся с войском в их владения. Тогда короли-братья собрались на войну, и Сигфрид по доброй воле вызвался им помогать. Только заручившись помощью такого беззаветно храброго витязя, короли-братья могли одержать победу над мужественными саксами и вернулись домой с пленными и трофеями, отбитыми у неприятеля. За победою последовал целый ряд блестящих на одном из этих празднеств удалось наконец Cигфриду увидеть красавицу Кримгильду.

Дивная красота Кримгильды поразила юного витязя, и Кримгильду также поразил мужественный вид молодого и прекрасного рыцаря, перед которым все остальные витязи казались ничтожными и незаметными. И вот между Сигфридом и Кримгильдой зародилось чувство, которое должно было привести их под венец.

В то время, когда Сигфрид уже готовился свататься за Кримгильду и просить ее руки, один из братьев-королей. Гунтер, прослышал, что где-то далеко на севере живет царевна по имени Брунгильда, знаменитая своею красотою и недоступностью. Всякого витязя, дерзающего ей предложить свою руку и сердце, эта царевна подвергает трем испытаниям, и если он не выдержит хоть одного из них, то должен поплатиться за это жизнью. Эти испытания состоят в обычных воинских упражнениях, которые известны каждому витязю; но дело в том, что царевна в них так искусна и ловка, что лишь немногие рыцари могут с нею тягаться.

Прослышав об этой царевне и о тех затруднениях, которыми был обставлен доступ к ней, Гунтер возгорелся желанием во что бы то не стало добыть себе Брунгильду в жены и с этой целью решился пуститься в дальний путь к ее царству.

Добродушный Сигфрид и тут вызвался помочь Гунтеру, который, конечно, был очень доволен возможностью заручиться таким мужественным и мощным спутником; при этом они даже вступили в такое соглашение: Гунтер дал слово Сигфриду, что если тот поможет ему жениться на Брунгильде, то в благодарность получит руку красавицы Кримгильды.

Сборы в путь были недолги. Гунтер великолепно снарядился с немногими избранными спутниками в дальнее странствование. Сели в ладью, богато изукрашенную, подняли парус и отплыли от берега среди всеобщих пожеланий.

Сам Сигфрид стал на руле и правил ладьею, которая поплыла сначала вниз по Рейну, а затем вышла в море, и бурные волны быстро помчали ладью бургундских витязей к скалистым берегам Брунгильдина острова.

Высадившись на острове. Гунтер выдал Сигфрида за своего вассала, скрыв его имя и его именитое происхождение. И Сигфрид сам старался поддержать это показание Гунтера и ввел всех в заблуждение тем, что выказывал Гунтеру подобно обыкновенный смертный.

Брунгильда приняла дальних заезжих гостей ласково и с большим почетом и вскоре после этого, узнав о цели их приезда, назначила Гунтеру время для предстоящих ему испытаний. Она и не подозревала, что ей при этом придется вступать в состязание не с Гунтером, а с первым в мире рыцарем и бойцом Сигфридом Нидерландским.

А Сигфрид между тем успел приготовиться на помощь Гунтеру; он добыл из ладьи свою дивную шапку-невидимку, надел ее и, скрытый от глаз Брунгильды, стал усердно помогать Гунтеру во всех назначенных ему испытаниях: в стрельбе из лука, в метании копья и огромных камней, в умении владеть мечом и боевым топором. Оказалось, что во всех этих упражнениях воинственная дева Брунгильда была необычайно искусна да и силу выказывала такую, что Гунтер без помощи Сигфрида никак не мог бы с нею справиться. Но благодаря скрытой помощи Сигфрида Гунтер вышел победителем изо всех состязаний, и побежденная им Брунгильда согласилась выйти за него замуж.

Вскоре после того Гунтер торжественно возвратился со своей невестой в Бургундию, а несколько дней спустя он исполнил обещание, данное накануне отъезда Сигфриду: две свадьбы были отпразднованы в один день — Гунтер венчался в соборе с Брунгильдой, а Сигфрид с Кримгильдой. За свадебной церемонией последовал роскошный пир в замке братьев-королей, и за тем пиром конца не было радостным кликам и здравицам за молодых; но свадебный пир закончился далеко не одинаково для обоих витязей, повенчанных в тот день в соборе... Когда Гунтер остался наедине со своей супругой и хотел ее приласкать, она вдруг вздумала показать ему свое превосходство в силе и ловкости: схватила его за плечи, связала по рукам и ногам и повесила на стену за пояс. Как он ни бился, как ни старался освободиться от уз, он ничего не мог сделать и должен был сознать свое ничтожество перед могучею девою, которая наконец над ним сжалилась и сняла его со стены, но отвернулась от него с пренебрежением и не удостоила его даже взглядом. Бедный Гунтер всю ночь не смыкал глаз, мучимый оскорбленным самолюбием и сознанием своего бессилия.

На другой день, когда обе молодые супружеские пары сошлись вместе за общей трапезой. Гунтер отвел своего друга Сигфрида в сторону и рассказал ему с грустью обо всем, что случилось. Добродушный Сигфрид от души пожалел друга и тотчас же вызвался ему помочь, не предвидя того, что он тем самым должен будет погубить себя...

В тот же вечер, надев свою шапку-невидимку, он проскользнул незаметно в опочивальню Брунгильды вслед за Гунтером, и когда Брунгильда хотела опять поглумиться над своим мужем, Сигфрид помог Гунтеру в борьбе с ней, одолел ее и передал в руки друга, а сам, в знак победы над могучей воинственной девой, унес с собой ее пояс. После того, попировав еще несколько дней при бургундском дворе, Сигфрид со своею молодой супругой и богатой свитой отправился в обратный путь в Нидерланды.

Затем минуло несколько лет, в течение которых Сигфрид мирно и счастливо жил со своей супругой и успел почти позабыть об услугах, оказанных им Гунтеру. Но гордая и заносчивая Брунгильда, которая почитала Сигфрида вассалом своего мужа Гунтера, несколько раз справлялась у него, почему Сигфрид не является к нему на поклон, как другие, а живет в своей земле, как полновластный владыка ее, и не присылает Гунтеру ни даров, ни дани. Гунтер каждый раз отвечал жене уклончиво, опасаясь того, что она может угадать его настоящее отношение к Сигфриду и, конечно, не смея пояснить, что он сам гораздо более обязан оказывать почтение Сигфриду, чем Сигфрид ему. Но Брунгильда не давала ему покоя, продолжая упрекать его в слабости и слишком снисходительном отношении к вассалам; и вот наконец Гунтер решился пригласить к себе Сигфрида в гости, не сказав о том ни слова жене своей, которая должна была подумать, что Сигфрид по собственному побуждению явился отдать долг почтения своему господину, королю бургундскому.

По этому поводу отправлены были нарочные гонцы в Нидерланды и вернулись оттуда с известием, что Сигфрид с супругою и своими приближенными вскоре явится ко двору бургундских королей-братьев.

И действительно, вскоре после того Сигфрид с женою и отцом Сигмундом, окруженный многочисленной и богатой свитой, явился в Вормс, откликаясь на дружеское и родственное приглашение братьев-королей.

Но радость свидания была вскоре омрачена теми перекорами и даже ссорами, которые с первых же дней начались между обеими красавицами-королевами. Гордая Брунгильда, принимая Сигфрида за вассала, обязанного почтением и повиновением воле ее мужа, требовала и от Кримгильды приниженного и подобострастного отношения к себе. Кримгильда же, напротив того, проникнута была восторженным почтением к супругу своему и ставила его выше всех витязей на свете; по ее мнению, с иигфридом никто не дерзал и думать равняться; и потому, когда Брунгильда заговаривала о достоинствах и деяниях своего супруга, короля Гунтера, Кримгильда резко возражала ей, что эти достоинства ничтожны по сравнению с доблестями Сигфрида. Этот спор породил в Брунгильде желание проучить Кримгильду при всех и доказать ей вполне очевидно, что ее муж не более как вассал и подчиненный короля Гунтера. Для этой цели она решила воспользоваться первым удобным случаем, который и представился ей, когда в ближайший воскресный день обе королевы — Брунгильда и Кримгильда — со своими свитами сошлись у входа в собор.

Брунгильда, даже не удостоив Кримгильду вниманием или поклоном, хотела прежде ее войти в собор, но Кримгильда загородила ей дорогу и сказала во всеуслышание:

— Ты не смеешь войти в собор прежде меня, потому что мой муж знаменитее твоего мужа и более его славен силой и мужеством своим. Если бы мой муж не помог твоему мужу в борьбе и состязаниях с тобой, то Гунтеру никогда не удалось бы одолеть тебя. Вот взгляни, в знак победы над тобой мой Сигфрид снял с тебя тот пояс, которым теперь я опоясана.

Брунгильда бросила быстрый взгляд на пояс Кримгильды и узнала в нем тот самый, который действительно пропал у нее в свадебную ночь. Злоба, стыд и жажда мести разом овладели ее гордым сердцем. Она изменилась в лице и не знала, что сказать, что ответить... А Кримгильда между тем быстро прошла мимо нее в собор со всею своею свитой.

Слух об обиде, нанесенной Кримгильдою Брунгильде, быстро распространился по всему городу Ворсму и вызвал самые разнообразные и шумные толки. Брунгильда стала жаловаться мужу и требовала удовлетворения за оскорбление, нанесенное ей. Сверх того она потребовала у мужа объяснения: каким образом ее пояс мог попасть в руки Кримгильды? Гунтер при этом вопросе так смутился, что даже и не знал, что ответить на вопрос жены. Кое-как отделавшись от нее, он ради своего оправдания решился на отчаянное средство: он откровенно рассказал Сигфриду о ссоре их жен и умолял как-нибудь уладить дело...

Тогда добродушный и благородный Сигфрид, чтобы выручить своего друга-шурина из беды, заявил во всеуслышание, что его жена, Кримгильда, оклеветала Брунгильду без всякого основания и на Гунтера, брата своего, тоже возвела напраслину.

Таким образом мир внешне был установлен, и всякие несогласия должны были этим закончиться. Но Брунгильда не умела прощать: в ее душе затаилась страшная ненависть к Сигфриду и всему его роду. К тому же и Гунтер стал опасаться Сигфрида, который всегда мог выдать его тайну; а при этих опасениях Брунгильде нетрудно было возбудить и поддержать в Гунтере озлобление против благородного Сигфрида. К Брунгильде и Гунтеру против Сигфрида присоединился еще и Хаген, приближенный вассал и правая рука бургундских королей. Этот свирепый неукротимый воин, которому милее всего на свете была честь его господина, не мог ни простить оскорбления, нанесенного Кримгильдой Брунгильде, ни примириться с мыслью, что Сигфрид был богаче, сильнее и мужественнее короля Гунтера. Он полагал, что по смерти Сигфрида не останется никого, кто бы мог защитить и оградить его богатство от притязаний со стороны родственников его жены. Притом и в личных отношениях с Брунгильдой Хаген успел набраться от нее такой злобы и ненависти против Сигфрида, что вскоре он стал убеждать Гунтера в необходимости убить Сигфрида.

— Но как его убьешь?! — сказал однажды Гунтер Хагену.— Не говоря уже о том, что справиться с таким богатырем нам и обоим будет не под силу, но разве же ты не знаешь, какая на нем кожа?

— Какая кожа? — с удивлением переспросил Хаген.

— Его кожа неуязвима для оружия. Она как рог дикого тура! И на теле его есть только одно место, в которое он может быть ранен. Но никто не знает, где оно — это место.

— Но почему же он покрыт такой кожей? Откуда у него взялась такая дивная природная броня? — спросил изумленный и раздосадованный этим обстоятельством Хаген.

— В то время, как он убил змея Фафнира, он догадался искупаться в его крови, и эта-то кровь придала такую непроницаемость его коже. Только в одном месте листок, упавший с дерева, прильнул к его телу, и только в этом месте кровь змея его не омочила.

— Так надо бы у него самого или у близких его хоть как-нибудь, похитрее и поискуснее, разузнать, где именно это место? — сказал королю Хаген.

— Подумаем... Посмотрим—попытаем!—отвечал ему Гунтер.

И точно: придумал лукавую и хитрую затею! Прежде всего он распустил при дворе своем слух, будто один из соседних королей идет на него войной и обратился к Сигфриду с просьбой помочь ему в войне; и тот, конечно, на это согласился. Кримгильда, нежно любившая Сигфрида, сильно встревожилась, узнав об этой предстоящей войне, тем более, что ее в это время мучили какие-то странные мрачные предчувствия. Воспользовавшись этим настроением сестры. Гунтер стал к ней очень нежен, лукаво расхвалил перед ней Сигфрида, называя его своим лучшим другим, и и ти же время выспрашивал у Кримгильды, где находится на теле Сигфрида место, уязвимое для оружия?

— Ты знаешь, как я люблю его, как он мне дорог!.. Так вот и пойми, что я хотел бы знать это место для того, чтобы защищать его от опасных ударов. И если бы я знал, я сумел бы укрыть это место моим щитом!

Кримгильда же в простоте душевной отвечала ему:

— Это место у мужа моего на спине, между лопатками, так как листок с дерева, под которым он купался в крови Фафнира, упал на это место и крепко-накрепко к нему прильнул.

— Так надо бы его хоть чем-нибудь обозначить на одежде, чтобы я мог его наглядно видеть и постоянно держать в виду,— продолжал настаивать лукавый Гунтер.

— О! Я это сделаю... Я обозначу тебе это место, любезный брат мой! Я нашью шелком кружок на одежде Сигфрида как раз над тем местом, где прильнул листок. И молю тебя — защити, защити его от ударов.

На другой день Гунтер подготовил Сигфрида ехать с ним и со всеми придворными на охоту. Сигфрид, страстно любивший охоту, тотчас согласился на предложение своего шурина, не предполагая даже коварного умысла, который крылся в этом предложении. И тщетно старалась его отклонить от этой поездки Кримгильда, которая в последнее время постоянно терзалась самыми мрачными, самыми тягостными предчувствиями.

— Не езди ты на эту охоту,— говорила она со слезами своему дорогому мужу.—Мне так и кажется, что с тобой должно случиться что-то недоброе. Послушай, какие страшные сны мне снятся! То я вижу в прошлую ночь, что на тебя упали две горы и скрыли милого от моих глаз... То вдруг представилось мне, что за тобой по пятам гонятся два вепря, что они терзают тебя, и крутом вся трава обагрена кровью... О, не езди сегодня на охоту, останься со мною!

Но добродушный и благородный Сигфрид постарался успокоить жену... Совесть его была чиста и свободна от всяких укоров, а потому он и в сердце окружавших его людей не способен был видеть их черные замыслы. Ласково уговаривал он Кримгильду не тревожиться, обещал вернуться с охоты пораньше; а затем надел свое легкое охотничье платье, привесил меч к поясу, взял копье и щит в руки, простился с женою и направился с Гунтером и Хагеном на охоту в дремучий Отенский лес. Большая свита королей бургундских, псари, загонщики, стая гончих и других собак, а также обоз с запасами,— все это двинулось вслед за королями и их мрачным
спутником Хагеном.

Охота оказалась очень удачною. Зверь так и шел на ловца, и много всякой лесной дичи и зверя досталось в тот день в добычу. Смелый и ловкий на охоте Сигфрид всех удивлял проявлениями своей силы и уменья. Начатая на рассвете охота затянулась почти до полудня, и когда солнце стало к нему близиться, Сигфрид почувствовал непреодолимый голод и потребность в отдыхе и направился к тому соборному месту, к которому давно уже созывали охотников громкие звуки рогов...

А между тем Гунтер с Хагеном, тщательно обдумав свой черный замысел, все предусмотрели и приготовили так, чтобы он мог закончиться удачно. Поэтому они распорядились устроить сборное место и раскинуть шатры для отдыха охотников в безводном уголке — далеко от ключа. При этом повару был дан приказ нарочно пересолить все кушанья, предназначенные для королевского стола, а напитков никаких на стол не подавать. Расчет их был верен. Жажда должна была вынудить Сигфрида искать студеный ключ, он должен был туда направиться, а за ним следом — и его убийцы, которые не дерзали совершить свое богомерзское дело на глазах у всей своей свиты.

Все случилось как по писанному. Сигфрид явился на сборное место голодный, жадно принялся за предложенные ему кушанья, ел много и с удовольствием и, почувствовав сильную жажду, хотел утолить ее вином. Тогда Гунтер с некоторым смущением стал перед ним извиняться, что его люди по непростительной оплошности не захватили с собой никакого вина на охоту...

— На нынешний день,— так добавил король Гунтер,— нам придется довольствоваться водой из лесного ключа.

— Кстати, я знаю на некотором расстоянии отсюда светлый и прекрасный ключ в лесной глуши,— сказал Хаген.— Там хватит воды на нас всех — и притом еще чудной, студеной... Предлагаю благородному Сигфриду бежать отсюда к тому ключу взапуски со мною! Кто обгонит, тот первый напьется из ключа и выиграет заклад...

— Я бегаю настолько быстро,— сказал Сигфрид,— что мне немного найдется в беге соперников. И я не хочу выиграть от тебя заклад без всякого труда!

— О, нет! Ты ошибаешься: в беге я смогу с тобою смело тягаться! — настаивал Хаген.

— Пожалуй, уж если ты так думаешь, я готов бежать с тобою взапуски,— сказал Сигфрид,— однако с тем, что ты побежишь налегке безо всякого оружия, а я с мечом на бедре и с копьем и щитом в руке.

Поспорили, согласились и побились об заклад. Когда же бег начался, все действительно увидели, что Сигфрид был прав: он далеко оставил за собою Хагена и мчался к ключу с быстротой оленя.

Добежав первым до ключа, Сигфрид отстегнул меч от пояса, отбросил в сторону копье и щит, расположившись на траве, жадно припал разгоряченными устами к струе холодной оживляющей влаги. Хаген, прибежав к ключу вслед за Сигф-ридом, тотчас решил воспользоваться удобной минутой для выполнения своего черного замысла... Осторожно подкравшись, он поднял страшный Сигфридов меч с травы и отнес его далеко в сторону, потом схватил его острое копье и, высмотрев внимательно кружок, нашитый шелками по платью, вдруг изо всей силы ударил копьем в этот кружок и проколол насквозь грудь Сигфрида так, что копье проникло до самого сердца.

Сигфрид сразу почувствовал, что рана смертельная. Собравшись с последними силами, он вскочил еще на ноги, как разъяренный лев, и увидел Хагена, который убегал от него, как заяц. Он хотел устремиться вслед за ним с оружием в руках — искал оружие... Но оружия не было под руками. Тогда схватил он лежащий на траве щит свой и мощной рукой метнул его вслед убийце. Щит со свистом рассек воздух, и если б Хаген не успел отскочить в сторону, был бы убит наповал... Но это последнее усилие окончательно сломило Сигфрида, и он пал на траву, истекая кровью.

Когда страшная весть об убиении Сигфрида распространилась между бывшими на охоте, все поспешили к ключу, у которого знаменитый витязь лежал, готовый встретить смерть без робости и уныния. Увидев в окружавшей его толпе Гунтера и Хагена — своих коварных убийц, не постыдившихся прийти вместе с другими к ключу,— Сигфрид, обращаясь к ним, сказал укоризненно:

— Верьте мне, вы на себя сами наложили руки!

Когда же он навек закрыл очи. Гунтер и Хаген приказали охотникам взвалить его тело на телегу и отвезти в Вормс. И там они имели жестокость покинуть тело Сигфрида на пороге опочивальни его дорогой и любимой супруги Кримгильды.

Можно себе представить отчаяние Кримгильды, горесть старого Сигмунда, ужас, овладевший всеми нидерландцами, когда на другой день разнеслась по Вормсу весть о страшном злодеянии, которое нарушало все права гостеприимства и порывало все дружеские и родственные связи между двумя королевскими домами. Все нидерландцы вооружились и собрались около своего старого короля. Грозно и злобно смотрели они на бургундцев, но численность их была так незначительна, что они не посмели и думать о мщении за своего господина.

Похороны храброго из храбрых были очень трогательны, и картина их в “Песни о Нибелунгах” принадлежат к лучшим страницам этой замечательной немецкой поэмы:

“Отслуживши в соборе, понесли тело Сигфрида к могиле — и весь народ кругом сокрушался и плакал, жалея о почившем. Прежде чем гроб опустили в могилу, над ним еще долго читали и пели духовные, которых множество собралось отовсюду на похороны Сигфрида. Несчастная Кримгильда так убивалась у тела его, что ее много раз должны были отливать водою: безмерна была ее печаль, и нельзя не дивиться тому, что она перенесла ее и осталась в живых... Воплям Кримгильды вторили многие женщины. Когда, наконец, уже следовало опустить гроб в могилу, королева сказала:

— Дайте мне еще раз его обнять, еще раз взглянуть ему в лицо!

И она просила так упорно, так настойчиво, что ей не могли отказать и взломали для нее богатый гроб Сигфрида. Тогда она приподняла его прекрасную голову и принесла последнее лобзанье благородному рыцарю... А из светлых ее очей закапали кровавые слезы! Она не могла более устоять на ногах и без чувств упала на руки окружавших ее женщин.”

По окончании всех печальных церемоний Кримгильда впала в то тяжелое отупение, которое следует за каждым истинным горем. Она не вникала ни во что, происходившее кругом ее, и ко всему относилась безучастно. В Нидерланды она не захотела уехать, не пожелала покинуть Вормс, где погребен был ее милый незабвенный Сигфрид, а когда ее мать У та основала близ Вормса монастырь и заняла в нем одну из келий, к ней на житье переселилась и Кримгильда, велев туда же перенести останки Сигфрида.

Между тем бессовестные убийцы. Гунтер и Хаген, пользуясь угнетенным и подавленным состоянием несчастной женщины, потребовали у нее ключи от Сигфридовой казны — и она беспрекословно отдала им эти ключи. Тогда они завладели всем кладом Нибелунгов, оставив Кримгильде лишь самую ничтожную часть сокровищ, составлявших этот древний и богатейший клад. Мало того, желая обеспечить себя и на будущее время от всяких притязаний со стороны Кримгильды, они предложили ей с ними помириться. Она и на это изъявила согласие, но в сердце у нее затаилось иное чувство!..

Прошло некоторое время. Кримгильда немного очнулась от своего тяжелого отупления и мало-помалу стала сознавать всю громадность злодеяния, совершенного Гунтером и Хагеном, всю горечь своего одиночества и беспомощности. Затаив в груди своей неистощимую и непримиримую злобу против злодеев, она стала с наслаждением думать о мести, стала искать кругом себя твердой руки, на которую ей можно было бы опереться. Вскоре она нашла эту опору...

Могущественный король гуннов, Этцель, как раз около этого времени овдовел и отправил послов к братьям-королям, предлагая Кримгильде руку и сердце. Братья посовещались между собой и пришли к убеждению, что если бы Кримгильда вышла замуж за Этцеля и удалилась в далекую страну гуннов, они бы тем самым избавились от всяких опасений и укоров совести. Поэтому они стали усиленно уговаривать Кримгильду, чтобы она приняла предложение Этцеля.

Кримгильда думала недолго. Она сообразила, что при помощи своего будущего могущественного супруга сможет отомстить страшно своим братьям и Хагену и приняла предложение короля гуннов. Братья очень обрадовались такому решению Кримгильды, вовсе не вникая во внутренние побуждения, которые вынудили ее согласиться на второй брак. Один только Хаген понял душевное настроение Кримгильды и не советовал Гунтеру отдавать ее замуж за Этцеля. Но его не послушали и на советы его не обратили внимания.

И вот, простившись с родными, получив богатые дары, но не получив обратно клад Нибелунгов, Кримгильда через многие страны и множество городов пустилась в путь к пределам земли могущественного Этцеля, лежавшей далеко за Дунаем. На всем протяжении этого далекого пути ее всюду встречали с почетом и принимали с полным радушием. Особенно ярко в поэме описан прием, оказанный Кримгильде ее дядей, епископом Пассауским, и маркграфом Рюдигером.

И так семь лет кряду Кримгильда, будучи замужем, тщательно таила ото всех и даже от своего мужа свою непримиримую ненависть к братьям. Только тогда, когда она уже твердо была уверена, что сможет отомстить и отомстить жестоко, она стала упрашивать Этцеля, чтобы он пригласил бургундских королей к себе в гости.

— Я ведь уж так давно не видала своих братьев, что даже соскучилась,— притворно уверяла она Этцеля.

Этцель не мог отказать любимой жене в ее просьбе и отправил послов с поклонами и приглашениями в Вормс к королям-братьям. Кримгильда же, со своей стороны, призвала к себе послов перед отъездом, чтобы братья непременно взяли себе в проводники опытного витязя Хагена: тому, по ее словам, были отлично известны все окрестные страны и все соседние народы.

Это приглашение приехать в гости в далекую страну гуннов было сразу понято так, как и задумывалось. Мучимый укорами совести. Гунтер совершенно ясно представлял себе, что его сестра не могла, конечно, простить ему злодеяние, и потому предположил, что она готовит ему месть. Хаген твердо был уверен в том, что всем им готовят западню и гибель и отговаривал братьев-королей от этой дальней поездки. Но отговорить Гунтера оказалось невозможно, на все доводы Хагена он отвечал одно:

— Чему быть, того не миновать! Будем смело глядеть в лицо смерти: ведь от своей судьбы не уйдешь!

Видя такую решимость короля, Хаген сказал, что он готов ехать с ним, но при этом добавил:

— Если уж нам действительно придется погибнуть, то все же примем меры к тому, чтобы продать жизнь свою как можно дороже!

Напрасно отговаривала королей их мать Ута, они решили ехать и быстро собрались в путь.

С небольшим, но избранным войском Гунтер с братьями и Хагеном выехал из Вормса. И почти все эти храбрые витязи были уверены в том, что им уже не суждено вернуться домой из дальнего похода. Но это нисколько их не смущало, и они бодро двигались вперед по своему пути и, пройдя уже большую половину его, подошли к берегам Дуная. Надо было через эту широкую реку переправиться, а между тем нигде не видно было перевозчика; тогда Хаген вызвался его отыскать и пошел по берегу реки, внимательно его осматривая. И вдруг в одной из укромных заводей за густыми порослями камыша услышал плеск волн, веселый смех и говор. Осторожно подкравшись, Хаген из-за кустов увидел, что в Дунае купаются вещие морские девы и беспечно переговариваются меж собой, побросав свои лебединые сорочки на берегу. А Хаген знал, что если он захватит эти лебединые сорочки и морские девы заметят это, они готовы будут на всякую услугу, лишь бы выручить назад свои сорочки. Так он и поступил: выскочил из-за кустов, схватил сорочки в охапку и сделал вид, будто собирается их унести.

Морские девы взмолились к нему тотчас же:

— Не уноси, не уноси! Мы все исполним, чего ты потребуешь!

— Так вот же: если хотите выручить свои сорочки, то откройте, что ждет меня и моих спутников в близком будущем? Да смотрите, предсказывайте так, чтобы я был доволен вашим предсказанием!

И лукавые девы, чтобы действительно угодить Хагену, предсказали ему благополучный исход предпринятого бургундцами похода.

Но едва только успел Хаген возвратить им лебединые сорочки, как они тотчас бросились врассыпную, и одна из них, удаляясь, прокричала Хагену:

— Мы обманули тебя: предсказали не то, что с вами должно случиться! Гибель грозит вам всем до единого! Один только из вас спасется — тот капеллан, что едет с вами в дальний путь.

И морская дева исчезла вместе со своими подругами к великой досаде Хагена, раздраженного обманом, который был почти вынужденным. Взволнованный той встречей с морскими девами, Хаген, однако ж, продолжал свои поиски и успел привлечь с той стороны Дуная какого-то перевозчика, насулив ему всевозможные награды, если он переправит его с товарищами за реку. При этом он назвался чужим именем. Но перевозчик, много видавший на своем веку, сразу понял, с кем имеет дело. В то время, когда Хаген был готов ступить на его судно, он вдруг отказался переправить его за Дунай. Хаген вскочил на борт ладьи, а дюжий перевозчик, рассчитывая на свою силу, задумал тотчас столкнуть его в воду... С веслом в руках он устремился на Хагена. Завязалась отчаянная борьба, которая длилась недолго: Хаген нанес перевозчику смертельный удар, выбросил его в воду и, овладев судном, сам переправил всех бургундцев на ту сторону Дуная. При этом еще раз Хагену пришло в голову испытать судьбу...

Во время одного из переездов через широкий Дунай, на середине реки и на самой ее быстрине, Хаген вдруг схватил капеллана и, несмотря на вопли, его мольбы и сопротивление, бросил несчастного в воду. Капеллан после долгой и трудной борьбы с волнами все же достиг желанного берега и кое-как на него выкарабкался.

— О, теперь я верю в то, что нам всем суждено погибнуть! — воскликнул Хаген и тотчас рассказал своим спутникам о зловещем предсказании морской девы.

Затем, совершив последний переезд, Хаген мощным ударом ноги оттолкнул судно от берега и долго смотрел, как волны реки уносили его вдаль...

Вскоре после переправы бургундцам пришлось выдержать нападение братьев-баронов Эльзы и Гельфрата; те ожидали их с войском на пути, так как до них дошел уже слух об убиении их вассала-перевозчика. Произошла кровавая схватка, во время которой грозный Гельфрат все рвался вперед, ободряя своих воинов личным мужеством и восклицал:

— Вперед, вперед! Не щадите этих Нибелунгов!

(Так стали все называть братьев-королей и самого Хагена с тех пор, как они умертвили Сигфрида и завладели принадлежащим ему кладом Нибелунгов).

Но грозный Гельфрат пал от руки Хагена, и все войско баронов было рассеяно дружным натиском бургундцев.

Дальнейшее странствование их совершалось беспрепятственно и, по-видимому, было обставлено такими благоприятными условиями, которые способны были рассеять все мрачные мысли о будущем... Так, в Пассау братья-короли были чрезвычайно радушно приняты своим родственником епископом Пассауским, который угощал их и чествовал не менее, нежели их сестру Кримгильду, когда она проезжала в землю гуннов. Еще приветливее и ласковее были они приняты маркграфом Рюдигером, который устроил целый ряд пиршеств и празднеств по поводу прибытия королей-братьев. Празднества эти заключились тем, что юный Гизелер был обручен с дочерью маркграфа Рюдигера. Когда же бургундцы изготовились в путь -и собирались уже покинуть гостеприимный {-кров маркграфа, приютившего их на несколько дней, он всем им поднес подарки на память.

Немного спустя Нибелунги прибыли ко дворцу Этцеля. Их встретил знаменитый богатырь Дитрих Бернский с товарищами и предупреждал их об угрожающей им опасности и гибели, которая им готовится.

— Берегитесь! — говорил он братьям-королям.— Вы сюда приехали не на радость. И хотя сам могучий владыка гуннов ничего дурного не замышляет, зато его супруга таит в груди своей непримиримую злобу против вас.

Но Кримгильда, как бы в явное опровержение этих предостережений дружественного Нибелунгам богатыря, приняла братьев-королей дружелюбно и с подобающим почетом. Этот прием, однако ж, не мог скрыть от Нибелунгов той ненависти, которой дышало каждое слово Кримгильды. Она уже с первого дня их пребывания при дворе Этцеля начала строить козни против них, особенно против Хагена. Но Хаген говорил прямо товарищам:

— Я знаю, что мне не избежать судьбы моей, а потому презираю всякие предосторожности.

И как бы в подтверждение этих слов он действительно шел навстречу своей судьбе, выказывая явное пренебрежение ко всем придворным обычаям гуннов и козням Кримгильды.

Начинается с того, что она подговаривает четыреста преданных ей гуннов убить Хагена. Гунны приступают к нему в то время, когда он с певцом Фолькером сидит на страже в сенях замка и громко, не стесняясь приближенных и Кримгильды рассказывает о том, как он убил Сигфрида. Гунны приближаются к нему, готовые на него устремиться, но пугаются его грозных пламенных взглядов и не дерзают подступиться.

Но это неудавшееся покушение на жизнь Хагена еще не нарушает общего спокойствия: бургундцы семь дней пируют беззаботно во дворце Этцеля. Первый день пребывания Нибелунгов при дворе короля гуннов проходит без кровопролития. Ночью Кримгильда вновь подсылает к зале, где ночуют бургундцы, новых убийц с приказанием тайно умертвить Хагена... Но и на этот раз ее замысел оканчивается неудачей: Хаген и Фолькер не спят, а стоят на страже у входа в залу, и гунны, подосланные Кримгильдой, не решаются даже и приблизиться к обоим богатырям.

Видя все это, Хаген на другое утро убеждает королей не снимать с себя оружие. В боевых доспехах короли-братья отправляются со свитой в церковь. После службы между их служилыми людьми и гуннами завязалась было ссора, которая не обошлась без кровопролития. Но сам Этцель принял меры к тому, чтобы восстановить спокойствие между враждующими сторонами и как-нибудь замять неприятное столкновение, поспешив пригласить бургундских королей со свитою к себе на пир.

Но Кримгильда не оставляет своих замыслов. Она подстрекает брата своего мужа, чтобы он во время пира перебил всю прислугу бургундских рыцарей. Брат Этцеля с девятью тысячами гуннов отправляется, чтобы исполнить ее поручение, в ту часть города, где разместились бургундцы. Он нападает на них, начинает их избивать и оказывается сам убит одним из первых. Озлобленные этим гунны с яростью нападают на бургундцев, одолевают их своей численностью и гибнут все, кроме одного. Брат Хагена, Данкварт, успевает пробиться сквозь ряды гуннов. Весь в крови, он прибегает в залу пиршеств и приносит братьям-королям весть о том, что вся их прислуга предательски перебита. Тогда уж бешенство Хагена не знает границ! Он выхватывает меч, взывает к братьям-королям о мщении и начинает рубить гуннов направо и налево... Фолькер, певец-воин, следует его примеру. Благородному Дитриху Бернскому с большим трудом удается уговорить Гунтера, чтобы он дозволил выйти из залы Кримгильде, Этцелю и всем спутникам Дитриха. Между тем все бургундцы следуют примеру Гунтера и Фолькера и с неистовыми криками:

“Смерть гуннам!” набрасываются на своих недавних собеседников. Кровь льется рекой, гунны гибнут сотнями под мечами своих грозных противников, которые тащат трупы убитых из залы и сбрасывают их с лестницы, чтобы очистить себе место в зале. При виде этого зрелища ужас нападает на гуннов, толпами окружающих залу пиршества, никто из них не решается подать помощь своим избиваемым собратьям. Тщетно пытается Кримгильда возбудить в них мужество, тщетно предлагает она золото, замки и земли тому, кто принесет ей голову Хагена. Никто не трогается с места и не дерзает вступить в бой со свирепым бургундцем и его свитой, руки которых обагрены еще не остывшей гуннскою кровью.

Наконец Иринг, маркграф датский, вступает со своей воинской дружиною в залу и завязывает бой с Нибелунгами. Первый натиск его удачен — бургундцы поколебались. Но Иринг, ободренный успехом, рвется вперед и падает от руки Хагена. Тогда бургундпы с яростью набрасываются на его дружину и всю ее беспощадно избивают.

Следом за Ирингом являются в залу его друзья с воинами, готовые мстить за него — Хаварт, король датский, и Ирнфрид, ландграф Тюрингенский. Во главе своих воинов они устремляются в залу, бьются насмерть с Нибелунгами. Но никто из них не уходит живой, в зале снова водворяется мертвое молчание, нарушаемое только воплями толпы, стоящей вокруг.

Но Кримгильда, неутомимая в своем мщении, посылает на своих братьев новые и новые толпы гуннов, которых те, однако ж, успевают отразить с успехом. Но их уже начинает одолевать утомление, их мучит страшная жажда — и короли-братья решаются предложить Кримгильде мир.

— Мир только на одном условии: если вы выдадите мне Хагена головой!

— Никогда! — отвечают ей короли-братья и готовятся к новым битвам.

Тогда Кримгильда приказывает зажечь залу с четырех концов. Пламя охватывает ее стены, врывается красными языками вовнутрь полопавшихся окон, наполняет едким дымом всю залу, но стены ее толсты, своды прочны, и зала выдерживает натиск пламени... Однако бургундцы выносят тяжкую муку: задыхаются от дыма, пьют кровь, чтобы утолить снедающую их жажду. Многие из них падают от изнеможения, только шестьсот человек еще способны владеть оружием и биться с врагом, но приступы гуннов все же отбиты с большим уроном.

Тогда уж Кримгильда и Этпель обращаются с мольбами к маркграфу Рюдигеру, убеждая его вступить в борьбу с Нибелунгами и сломить их упорное сопротивление. Благородный и великодушный Рюдигер всеми силами старается отклонить от себя эту тяжкую необходимость борьбы с королями-братьями, но он — вассал Этцеля и связан с ним клятвою верности. Затаив в сердце грусть и досаду, он весьма неохотно выступает со своими воинами против Нибелунгов. Следя за его движением, Нибелунги даже начинают думать, что Рюдигер идет к ним на помощь.

Когда Рюдигер со своими воинами вступает в залу, между обеими сторонами происходят весьма трогательные сцены. Так, Гизелер, помолвленный с дочерью Рюдигера, заключает с ним договор: избегать встречи во время предстоящего боя. Затем, когда Рюдигер, вступив в битву с Хагеном, расколол его щит ударом своего меча и уступил ему свой, тот, тронутый его великодушием, дал ему слово не касаться его даже в том случае, если бы Рюдигер перебил всех бургундцев. Но Гернот не может равнодушно видеть, как Рюдигер побивает его дружину, он устремляется навстречу маркграфу, они бьются долго и упорно — и оба падают мертвые. Вскоре после того и все воины Рюдигера падают один за другим в битве, победа вновь переходит на сторону Нибелунгов.

Слух о гибели Рюдигера разносится всюду и вынуждает Дитриха Бернского выйти из бездействия. Он высылает старого богатыря Гильдебранда и своих родичей разузнать, справедлив ли слух о гибели Рюдигера. Старый Гильдебранд и Амелунги все разузнают в подробностях и решают мстить за Рюдигера, тем более что и насмешка Фолькера возбуждает их к мести.

Завязывается последняя ожесточенная беспощадная битва. В ней гибнут все: и Нибелунги, и Амелунги. В живых остается только Гильдебранд, который и приносит Дитриху печальную весть о гибели Амелунгов. Тогда Дитрих вступает в битву сначала с Хагеном, а потом с Гунтером (только они одни и уцелели из всех бургундцев), побеждает их обоих и связанных передает Кримгильде.

Кримгильда сажает всех врагов в отдельные темницы и начинает настаивать на том, чтобы Хаген возвратил ей клад Нибелунгов, некогда принадлежавший Сигфриду. Но тот отвечает ей:

Пока жив хоть один из господ моих, никто никогда не узнает, где этот клад хранится.

Тогда по приказу Кримгильды к нему приносят голову Гунтера и бросают к его ногам... Но это побуждает его еще более упорствовать в сохранении тайны.

Видя бесплодность дальнейших расспросов, Кримгильда в исступлении отрубает Хагену голову мечом Сигфрида, а вспыльчивый Гилъдербанд, возмущенный ее злодействами, не может терпеть их долее — выхватывает меч и поражает им Кримгильду.

Этцелъ и Дитрих горько оплакивают гибель стольких храбрых витязей и восхваляют их доблести. Этим плачем и заканчивается поэма о Нибелунгах."