 |
|
|
| Цифры. Мифов - 3774, терминов - 5078, персонажей - 3717, событий - 607. |
| Последняя новость. 25.11.2011. Делаем редизайн.... |
|
|
|
"Пещера Долгих скал имела теперь уже не тот вид, что двадцать лет назад, когда царевна Креуса собирала здесь цветы на празднике Анфестерий. Густая завеса лавровых деревьев преграждала доступ к ней, оставляя лишь узкое отверстие; но и оно было запретным для всех людей. Таковым его объявила царица Креуса; накануне своей свадьбы она посвятила туда какие-то предметы и с тех пор ежегодно, в холодную ночь месяца Посидеона, совершала там какие-то священнодействия, о которых никто не должен был ничего знать. Теперь на лугу перед пещерой было расположено полукругом двенадцать складных стульев; ареопа-гиты сидели на них, увенчанные зелеными венками, в порядке, определяемом старшинством; в полукруге стоял Ион — таким, каким его знали в Дельфах, и корзинка Пифии лежала у его ног. Все ждали прихода царицы. Наконец она пришла — бледная, дрожащая, опираясь на руку жрицы Паллады. За ней следовала вся та толпа, которая явилась к ней с оливковыми ветками в тот памятный день и упросила ее отправиться в Дельфы. «Я вам еще не передавала ответа Аполлона, — сказала ей Креуса, — я передам его теперь». Судьи налицо, свидетель тоже, — начал Кефи-содор, — скажи нам, царица, кого ты обвиняешь. Креуса подняла голову, и гневный румянец покрыл ее щеки. — Его! — крикнула она, показывая на расселину Парнета, с которой трое ареопагитов не сводили глаз. — Я была еще девой; полюбилась ему моя красота. Он вызвал меня — сновидением в ночь под Анфестерий. А, вы думали, что мой свадебный терем в палатах Эрехфея близ дома Паллады? Нет; мой свадебный терем — вот он! Она протянула руку по направлению к пещере. «Тогда я не жаловалась; неземное блаженство наполняло все мое существо, я считала себя счастливейшей из жен, что сподобилась носить под сердцем младенца божьей крови. Я все думала: бог придет, он призрит на мою надежду. Но месяцы проходили, и его не было. Тайно от всех выносила я божий плод; тайно родила я его в доме Эрехфея, до крови закусывая мои уста, чтобы они не выпустили предательского крика из моей груди; тайно перенесла его сюда в пещеру перед очи его забывчивого родителя. И это все, что я знаю о нем. Прошло двадцать лет — ни разу бог не вспомнил обо мне. А когда меня заставили отправиться к нему паломницей, и я в запечатанном складне подала ему вопрос, где мой и его сын — он выжег мой вопрос и не ответил мне ничего. После меня и муж мой Ксуф отправился к нему; и что же? Ему он даровал то, в чем мне отказал — даровал сына его молодой любви. Этот сын — вот он!» Она указала на Иона. — Судьи Паллады, — продолжала Креуса. — Вам могучая дочь Громовержца даровала великое право творить суд и над богами и над людьми: Арес и По-сидон подчинились вашему приговору. Рассудите же меня с моим обидчиком, потребуйте от Аполлона, чтобы он вернул мне моего сына! В эту минуту вооруженный вестник, весь запыхавшись, подбежал к Кефисодору и шепнул ему что-то на ухо. Кефисодор вздохнул и снял венок с головы. Все ареопагиты обратили взоры на него: «что случилось?» — Суд Ареопага продолжается, — громко возгласил Кефисодор. — Царица, в твоем рассказе не все понятно. Почему ты не открылась твоему отцу Эрехфею? Он был добр и любил тебя; он, наверное, нашел бы средства облегчить твои страданья и, не имея сыновей, охотно бы принял внука божьей крови, которого ты родила. Креуса насупила брови. — В своем наказе перед разлукой бог запретил мне открываться кому бы то ни было; в этом было довершение обиды. Никто ничего не знал — ни отец, ни няня. Я все выстрадала одна. — Ты говоришь о наказе; его ты твердо помнишь? — Еще бы! Огненными письменами запечатлелся он в моем сердце. — Повтори же его суду словами самого бога. — Он мне так сказал: «Спасибо тебе, Креуса, за твою любовь; наградой тебе будет чудесный младенец, которого ты родишь, когда Селена в десятый раз сдвинет свои рога. Но ты никому не должна открывать, что отец его — Аполлон... — Это все? Креуса ответила не сразу. — Нет, не все, — сказала она наконец почти шепотом. — Перед судом не должно быть тайны; что еще наказал тебе бог? — ...и должна его любовно вскормить и воспитать сама, не удаляя его от себя». — И ты решилась ослушаться воли бога? — Могла ли я ее исполнить? Подумайте! Оставить при себе рожденного в девичестве ребенка, улику моего позора — и никому, даже родному отцу, не открывать того, что бы меня перед ним оправдало — что я зачала его от бога! О, богу легко было этого требовать! Вначале и я ему была покорна, надеясь, что он придет подкрепить меня. Но когда месяцы проходили, а его не было, когда настал день, истерзавший мое тело, и его все не было — тогда и моя душа стала бессильна. Кефисидор грустно опустил голову. — Обвинительницу мы выслушали; выслушаем и свидетеля. Ион, сын Эолида, что знаешь ты о своем происхождении? — Аполлон дал меня сыном царю Ксуфу, — скромно заявил Ион, — это я знаю со слов царя. Сам я этой чести не добивался; если я царице неугоден, я вернусь под сень бога. Прощаясь со мной. Пифия, которая была мне в Дельфах вместо матери, дала мне эту корзинку; «по ней, — сказала она, — ты узнаешь свою настоящую мать». «Когда?» — спросил я; и она ответила: «когда захочет бог». — Передай корзинку суду, — сказал Кефисодор. Ион повиновался. Креуса, все время смотревшая на расселину Парнета, тут впервые обратила внимание на нее. Ее сердце судорожно забилось. Кефисодор развязал веревки, снял покрышку и заглянул внутрь. «Нероскошное же наследие оставила тебе твоя мать», — сказал он с улыбкой юноше. Действительно, все наследие состояло из куска белой ткани, с виду напоминавшего детские пеленки. «А впрочем, — продолжал судья, — в женских работах она была мастерицей. Смотрите, что здесь вышито: поверженный гигант, над ним голова Горгоны. Жаль, что державшая ее рука Паллады оторвана». Креуса подбежала к судье. Не помня себя от волнения, она бросилась к пещере и тотчас вышла оттуда с хитоном в руках. Она развернула хитон: «смотрите, вот рука Паллады. Видите? Все подходит, вся вышивка цела — вышивка моей матери Праксифеи». Она взглянула на Иона. «Судьи, судьи! Теперь я сама прошу оправдать обвиняемого. Я много выстрадала, но этот миг искупает все: Аполлон вернул мне моего сына!» Все ареопагиты, кроме одного, поднялись со своих мест. Послышались приветственные крики: «Да здравствует Ион! Да здравствует сын Аполлона! Да здравствует царственный внук Эрехфея!» Кефисодор дал радости улечься и затем с расстановкой провозгласил: — Да здравствует царь Ион! Все оторопели. Как? Царь Ион? Почему царь? Кефисодор продолжал: «Мне грустно огорчать царицу и всех вас в такой радостный миг; но полученное мною только что известие гласит: евбейская рать разбита войском Паллады, — но в бою, храбро сражаясь, погиб наш царь, Ксуф, сын Зола». Ареопагиты сняли венки. Креуса поникла головой, радостная улыбка на ее устах исчезла, две крупные слезы скатились по ее щекам. — Он был добр и честен, — сказала она, — и пал смертью героя; да будет же он удостоен могилы в гробнице Эрехфидов! — А я, матушка, — прибавил Ион — я отомщу за его смерть. Не бойтесь, сыны Паллады, Евбея будет наша! — Да здравствует царь Ион! — раздалось опять из уст ареопагитов. Но тут поднялся тот ареопагит, который до тех пор сидел; это был гражданин угрюмый, но правосудный и всеми уважаемый за свою щепетильную честность. — Постойте, граждане, опасайтесь скороспелого приговора. Мы охотно верим тебе, царица, но суд Ареопага требует не веры, а доказательств. Чем докажешь ты, что тот юноша — он указал на пещеру — был действительно Аполлон, а не смертный? Но не успел он кончить своих слов, как раздался возглас: — Зарница с Парнета! Все обратили взоры туда. Еще два раза, все ярче и ярче озарило расселину над горой. — Сдаюсь; где бог свидетельствует, там умолкает человек. — Слава Фебу! Пэан, пэан! — запели женщины. Все шествие двинулось по направлению к подъему на Акрополь — впереди всех Креуса, опираясь на руку сына, затем ареопагиты, затем прочая толпа. — Слава Фебу! Пэан, пэан! И эхо Долгих скал повторяло радостные вопли: — Слава Фебу! Пэан, пэан!" Цитируется по изданию: Аттические сказки Автор: Ф. Ф. Зелинский |