%D0%91%D0%B8%D0%B1%D0%BB%D0%B5%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5%20%D0%BC%D0%B8%D1%84%D1%8B

"Смерть и Воскресение Христа — второй момент Нового Завета, сильно нагруженный мифологическими мотивами.

В большинстве древних мифов встречается история об умирающем и воскресающем боге. Иногда выдвигают версию, согласно которой евангельские рассказы о смерти и воскресении Христа явились перепевом вавилонского ритуального мифа, а вавилонский новогодний праздник, в ходе которого разыгрывалось ритуальное унижение царя, стал основой для рассказов об унижениях, которым подвергся Иисус по пути на Голгофу и на месте своей казни. С. Хук высказывает по этому поводу следующее соображение:

“Если искать какие-то внешние источники вдохновения евангелистов, то уж скорее в Ветхом Звавете. Например, в псалме 21 и в Книге пророка Исайи, где страдания набожного израильтянина и раба Яхве описаны очень схоже со страданиями Иисуса. Исследователи Нового Завета полагают, что сам Иисус рассматривал фигуру страдающего раба Божьего из Книги пророка Исайи как модель своей будущей судьбы. О том же свидетельствует и глава 8 “Деяний апостолов”. Таким образом, следовать принципу мифологических источников является излишним, ибо, как было показано выше, авторы Евангелий постоянно обращались за вдохновением к книге Ветхого Завета”.

Наиболее насыщено мифологическими элементами Евангелие от Матфея. Почти все комментаторы Нового Завета в синоптических Евангелиях (Евангелия от Матфея, от Луки и Марка) указывают на деталь, которую вряд ли можно считать исторической: в соответствии с их утверждением в момент смерти Иисуса некая сверхъестественная сила раздирает надвое занавес в храме. Эти же Евангелия сообщают, что смерть Иисуса сопровождалась трехчасовой тьмой по всей земле. Один из наиболее достоверных манускриптов Евангелия от Луки объясняет это солнечным затмением. Однако давно было замечено, что в полнолуние затмение невозможно по чисто астрономическим причинам. Таким образом, разрыв занавеса и наступление тьмы следует отнести к мифологическим элементам, имеющим символическое значение.

Матфей к тому же сообщает, что в этот момент произошло землетрясение, при котором отверзлись гробы и усопшие святые поднялись и вошли в город Иерусалим, явившись многим “после воскресения”.

Вряд ли следует усматривать в явлении мертвецов живым перепев мотива угроз многоликой ближневосточной богини Изиды-Исиды-Иштар-Астарты-Аштарот... отверзнуть мир подземный и напустить мертвецов на живых. Однако несомненно, что у многих городов на протяжении тысячелетий мотив явления живых мертвым считался одним из страшнейших потрясений, которое могут пережить (или не пережить) люди и даже боги.

Слова же “после воскресения” следует, видимо, понимать так, что Матфей полагал, что воскресение Иисуса совершилось сразу же после его смерти, хотя последующий текст этому противоречит.

Далее у Матфея рассказывается, как у первосвященников попросили поставить у гробницы Иисуса стражу и наложили печать на замыкавший ее камень. Обнаружив, что гробница пуста, власти подкупом склонили воинов к утверждению, что тело Иисуса украли его ученики в то время, как стража спала. Завершается этот пассаж заявлением, что воины “поступили как научены были. И пронеслось слово сие между иудеями до сего дня”. По всей видимости, данный стих является отголоском полемики между иудеями и ранними христианами по поводу того, что же именно произошло с телом Иисуса.

У Иоанна Мария Магдалина говорит ангелам: “Унесли Господа моего, не знаю, где положили его”. Впрочем, ситуация тут же исправляется, ибо, оборотясь, она видит Иисуса стоящего, хотя не сразу узнает, что это Иисус.

И без этого лаконичное Евангелие от Марка в своем первоначальном варианте заканчивалось стихом гл. 16:

“И вышедши, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись”.

Добавленные позже двенадцать стихов этой главы сообщают немногое: воскресший рано в первый день недели, Иисус явился сначала Марии Магдалине, из которой изгнал злых бесов, далее показался в ином месте еще двоим, а позже — одиннадцати ученикам. Он упрекнул их в упрямом нежелании верить тем, кто видел его воскресшим, а затем повелел идти по всему миру и проповедовать Евангелия.

Вознесение Господне описано тоже лапидарно: “И так Господь после беседования с ними вознесся на небо и воспел одесную Бога”.

Лука рассказывает о воскресении достаточно добротно. Женщинам, пришедшим умастить тело Иисуса бальзамом, явились два мужа в блистающих одеждах и сообщили о свершившемся воскресении. Апостолы не верят рассказу женщин, хотя Петр, осмотревший могилу и нашедший там лишь льняные полотна, испытывает удивление происшедшему. Затем Иисус является двоим из учеников, но они не узнают его, поскольку “глаза их были ослеплены”. Иисус упрекает учеников в неготовности верить предсказаниям ветхозаветных пророков и, начав “от Моисея”, разъясняет значение пророчеств. За вечерей ученики вдруг узнают Иисуса, но тут же он становится невидим для них. Ученики сразу отправляются обратно в Иерусалим и сообщают апостолам о случившемся. Во время этого рассказа появляется сам Иисус и сообщает, что он не дух, а оживший во плоти, предлагая сомневающимся ощупать его руки и ноги. Видимо, чтобы окончательно убедить учеников в том, что он воскрес во плоти, Иисус ест вместе с ними рыбу. Далее он вновь ссылается на закон Моисеев, на книги пророков и на Псалмы — источники пророчеств о грядущем мессии, его смерти и воскресении. Вознесение Христа описывается кратко: “И когда благословил их, стал отделятся от них и возноситься на небо”.

Иоанн рассказывает вариант событий, значительно отличающийся в деталях от синоптического, причем в нем Христос явно выделяет из всех учеников Петра (Симеона) и поручает ему быть пастырем “овец моих”. К тому же, Петру дается предсказание: когда он состарится, “другой перепояшет тебя и поведет, куда не хочешь”, и тут же Иоанн раскрывает скрытый смысл пророчества: Петру предстоит смертью своей прославить Бога.

О вознесении Христа у Иоанна не сообщается.

И наконец, апостол Павел в первом Послании к коринфянам сообщает им о том, что после воскресения Христос являлся Петру и потом двенадцати ученикам, затем более чем пятистам братьям одновременно, затем Иакову и двенадцати апостолам и, наконец, ему, недостойному. Этот список лиц, видевших воскресшего Христа, не совпадает со сведениями всех четырех Евангелий.

Итак, подводя итог, отметим, что в изложении истории воскресения Христа наблюдается примерно та же картина, что и в рассказе о его рождении: евангелист Лука проводит линию преемственности божественной миссии Христа от Моисея; Матфей делает упор на реализации предсказаний ветхозаветных пророков; Марк упоминает о воскресении лаконично, причем ряд исследователей полагают, что стихи его Евангелия, посвященные Воскресению Христову, являются вставкой, сделанной позже; Иоанн, обширно повествующий об иных подробностях жизни Иисуса, умалчивает о самом чудесном событии его жизни — о Вознесении.

Все это, отметим, не имеет никакого отношения к вопросу о вере или неверии в божественное происхождение Христа и в его миссию на земле. Наиболее добросовестные и тщательные исследования Евангелия начали проводить как раз лица духовного звания, люди, безусловно, верующие. Именно наличие противоречий в Евангелиях они считают доказательством искренности намерений авторов священных книг христианства — ведь фальшивку готовят, как правило, очень осмотрительно, а произведение, написанное спонтанно, окрашенное сильными эмоциями, неизбежно грешит неточностями и даже внутренними противоречиями.

Заметим, что и произведения толкователей и комментаторов Нового Завета не лишены сильного налета субъективности. Например, 3. Косидовский уверенно заявляет, что “евангелие от Матфея — тщательно продуманный трактат, написанный человеком, знакомым с тайнами писательского ремесла. Мог ли апостол Левий написать такой трактат? Сомнительно, чтобы этот скромный служащий таможни в Капернауме так хорошо владел литературным языком”; “...как мог Лука, человек, как-никак владеющий писательским ремеслом, оставить в тексте этот компрометирующий и по сути дела вовсе ненужный отрывок...”.

С таким же успехом можно утверждать, что вряд ли стоит приписывать заурядному работнику патентного бюро Эйнштейну авторство теории относительности, а неудавшемуся врачу Станиславу Лему — авторство “Соляриса” и трех десятков других прекрасных книг. Можно даже уверенно заявить, что гениальный Лев Толстой не мог писать столь безобразным литературным языком, и потому “Война и мир” является плохим переводом с немецкого произведения анонимного, но гениального автора-немца, что подтверждается анализом синтаксиса текста романа..."