%D0%93%D0%B5%D1%80%D0%BE%D0%B8%20%D0%A8%D1%83%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0

"В 560 г., когда Писистрат в первый раз сделался афинским тиранном, один знатный человек в Афинах сидел у своего дома, с сердцем, полным горести и злобы по поводу несчастья, постигшего отечество. То был Мильтиад, сын Кипсела, из богатого и знатного рода Филидов, считавшихся потомками Саламинского Аякса. Дом его был в свойстве с фамилией коринфского тиранна Кипсела; Иппоклид, двоюродный брат Мильтиада, был женат на дочери сикионского тиранна Клисфена; сам Мильтиад считался первым и могущественнейшим человеком в афинской аристократии, и, вероятно, был недалек от мысли получить в своем родном городе власть, подобную тирании. Но теперь правителем Афин сделался его ненавистный противник, и для Мильтиада был закрыт путь к славе и почестям; он подумывал о переселении. Сидя у своего дома с такими мыслями, он заметил, что толпа иноземцев, одетых на манер фракийцев, шла по улице и беспокойно осматривала всякий дом, точно ожидала дружеского приветствия и радушного приглашения. Мильтиад пригласил их в дом. Войдя, они обратились к хозяину и приветствовали его как своего царя.

Это были посланцы фракийского племени долонков, живших во фракийском Херсонесе. Притесняемые своими соседями, абсинфиями, они искали предводителя, который мог бы объединить их силы, и для этого отправили посольство к дельфийскому оракулу, чтобы тот выбрал им между греками царя и полководца. Оракул приказал им отправиться в Афины по священной дороге и вручить царскую власть над народом тому, кто первым пригласит их к себе в дом.

Мильтиад охотно принял предложение; он сам давно уже думал искать себе новое местожительство где-нибудь вне отечества. С большим числом своих приверженцев и другими недовольными, не хотевшими подчиняться Писистрату, он двинулся в путь, чтобы поселиться в Херсонесе. Старик Солон одобрил предприятие и помогал ему со своей стороны. Мильтиад подчинил своей власти весь Херсонес, а для защиты от нападения абсинфиев с севера построил каменную стену от одного моря до другого, на протяжении 36 стадий. Около 525 г. он умер бездетным, и ему наследовал его племянник Стисагор, старший сын его брата Кимона; но когда и этот, спустя короткое время, был зарублен топором в Пританее перебежчиком из лагеря неприязненных ему лампсакийцев (518), из Афин явился в Херсонес его брат Мильтиад, второй сын Кимона, чтобы удержать царское достоинство в своей семье. Этот второй Мильтиад и есть знаменитый в греческой истории герой, победитель при Марафоне.

Уже Писистрат снова примирился с Филидами и предложил Кимону, отцу второго Мильтиада, возвратиться в Афины; но Иппия приказал тайно умертвить его, считая его опасным для себя. Чтоб отстранить от себя подозрение в убийстве, Иппия предложил свою дружбу и помощь его сыну Мильтиаду, которому дал даже трехвесельное судно для переезда в Херсонес. Мильтиад, во всяком случае, был менее опасен для него вдали, нежели в стенах Афин; а может быть, он надеялся поддержкой Мильтиада крепче связать афинские колонии со своим господством. И действительно, Мильтиад всегда оставался в дружеских отношениях со своим родным городом. В Херсонесе он поступал сначала как тиранн. Когда при его прибытии к нему собрались из разных мест предводители, чтобы выразить свое сожаление по случаю убийства его брата, он приказал взять их под стражу и окружил себя телохранителями, чтобы избежать судьбы, постигшей брата.

Спустя три года по прибытии в Херсонес, Мильтиад, вместе со всеми соседними греческими городами, должен был подчиниться власти персидского царя Дария, шедшего против скифов, и сопровождать его флот со своими кораблями. Мильтнад был в числе тех тираннов, которые охраняли мост на Дунае, и более других выступал за разрушение моста и за уничтожение персидской армии. Гистией Милетский, который тогда спас царя, конечно, поспешил выставить перед царем собственные заслуги и открыть ему измену Мильтиада. С тех пор власть Мильтиада была ненадежна. Но прежде всего он должен был покинуть свою страну до прихода скифов, которые, преследуя Дария, проникли в Херсонес и на некоторое время прекратили персидское господство во Фракии.

Тотчас же после нашествия скифов Мильтиад возвратился в Херсонес и снова утвердил там свою власть. Он нашел себе союзника в соседнем фракийском предводителе Олоре, на дочери которого и женился. От этого второго брака родился Кимон. Время Ионийского восстания, когда персидское владычество в Эгейском море прекратилось, Мильтиад употребил на завоевание отпавшего от персов Лемноса; он передал остров своему родному городу, Афинам, будучи убежден, что своими силами не в состоянии будет защитить его от персов. Но, когда после падения Милета в 494 г. персидский флот обратился на север Эгейского моря, к Геллеспонту, Мильтиад должен был подумать и о собственном спасении. В Кардии он нагрузил всеми своими сокровищами пять трехвесельных судов и бежал в Афины. Дорогой он наткнулся в Имбросе на неприятельский флот; сам Мильтиад с четырьмя судами ушел, но пятый корабль, на котором находился его старший сын Метиох, был захвачен финикийцами. Метиох приставлен был к царю Дарию, который однако же не сделал ему ничего худого, а напротив, подарил ему дом и поместье и женил на персиянке.

Когда Мильтиад возвратился в Афины, 60-ти с лишним лет, но еще бодрый и крепкий, тогдашние правители государства, Ксантипп, сын Арифрона, отец Перикла, Аристид, сын Лисимаха, и другие стали смотреть на него подозрительно. Род Филидов имел в Аттике обширные владения, сам Мильтиад возвратился с огромными богатствами, был популярен за передачу городу острова Лемнос, известен своими тираническими стремлениями и своей решительностью. Не следовало ли опасаться, что человек, привыкший к неограниченной власти, опираясь на свое богатство, будет угрожать свободе и спокойствию государства? Враги привлекли Мильтиада к суду за то, что он в Херсонесе тиранически обращался с афинянами. Но народный суд оправдал завоевателя Лем-носа. Таким образом Мильтиад спокойно остался в Афинах,— не для того, чтобы подчинить афинян тирании, но чтобы свергнуть с них и со всей Греции чужеземное иго, которым уже грозили персы.

По прекращении Ионийского восстания Дарий решил увеличить армию, усмирявшую азиатских греков, и подчинить своей власти Фракию, Македонию и европейскую Грецию, в особенности же отомстить жителям Эретрии и Афин, которые осмелились было напасть на его государство. Когда Дарию донесли, что афиняне вместе с ионийцами сожгли Сарды, он натянул лук и пустил стрелу вверх, сказав: “О, Зевс, дай мне отомстить афинянам!” Тогда же он отдал приказ своему слуге каждый день, лишь только он станет садиться за стол, троекратно повторять: “Государь, помни афинян!” Кроме того Иппия, прибывший из Сигейона в Сарды ко двору Артаферна, уже целый год возбуждал персидского царя -против Афин, имея в виду с помощью персов снова сделаться тиранном.

Дарий поручил главное начальство над морскими и сухопутными силами, которые предназначались для завоевания Европы, Мардонию, близкому своему родственнику. Незадолго перед этим он женился на его дочери Артазостре. В 493 г. из Геллеспонта двинулись сухопутная армия и флот, чтобы поднять против Греции Фракию и Македонию. Но флот, вследствие чрезвычайно рано наступившей и жестокой зимы 493/492 г., потерпел страшное крушение при мысе Афонском, когда погибло 300 кораблей и 20 000 человек. В то же время сухопутная армия, при которой находился Мардоний, подверглась в Македонии нападению фракийского племени вригон и была отчасти истреблена; сам Мардоний был ранен. После страшных потерь Мардоний не отважился идти дальше в такое дурное время года в таком суровом климате; он отвел войско и флот в Азию, и Афины были на этот раз спасены. Мардоний впал у царя в немилость, хотя его завоевания во Фракии и Македонии были довольно значительны и, пока Дарий был жив, не требовали новых военных предприятий.

Дарий, однако, не оставлял своих планов относительно Греции. В 491 г. все приморские города Персидского царства получили повеление приготовить свои военные суда и построить транспортные для лошадей. Во избежание трудностей и опасностей на северном море теперь предполагалось плыть от Азиатских берегов по Эгейскому морю, мимо Кикладских островов, прямо к Евбее и Аттике, и дорогой покорить Киклады. Но предварительно Дарий отправил послов на острова и в Европу с приказанием требовать земли и воды в знак подчинения. Жители островов дали землю и воду; то же сделали и многие европейские города; но раздраженные спартанцы бросили персидских послов в колодец, насмешливо прибавив, что здесь они найдут для себя и землю, и воду, а афиняне, по предложению Мильтиада, сбросили их в Варафрон— пропасть, в которую обыкновенно бросали преступников. Такое нарушение международного права повело к разрыву с персами.

Персидский флот, который должен был принять на себя сухопутную армию с бесчисленной конницей, собрался весной 490 г. в Киликии. В нем было 600 трехвесельных судов. Во главе войска Дарий поставил Артаферна, младшего сына своего брата Артаферна, наместника Сард, а в советники ему назначил пожилого человека из лидийцев, по имени Датис. “Идите на Грецию,— говорил им Дарий,— поработите этих упрямцев и приведите их ко мне”. Флот двинулся от Са-моса через Киклады. Наксос, так храбро выдержавший прежде нападение персидского флота, под начальством Аристагора, был опустошен, а город его был предан огню; напротив того, Делос, остров лучезарного Аполлона, был пощажен и даже удостоился почестей, потому что персы считали свет верховным божеством. Остальные острова были наказаны, и флот направился к Эретрии. В течение шести дней стены города безуспешно штурмовались; на седьмой день два знатнейших человека, Евфорб и Филагр, предали свой родной город варварам. Он был разграблен и сожжен, остаток жителей обращен в рабство.

Отправив пленных и раненых эретрийцев на маленький остров Эгилею в Евбейском проливе, персидское войско, руководимое Иппией, высадилось на берег Аттики, в Марафонском округе, несколько в стороне от Евбеи. В Марафонском округе Писистратиды имели некогда самых верных приверженцев, и Иппия рассчитывал, что к нему немедленно присоединятся все, и что он, как то было 48 лет назад, при его отце, быстро и победоносно пройдет отсюда в Афины. Как только корабли пристали к берегу, армия тотчас же нашла место, удобное для лагеря и для того, чтобы вытащить суда на сушу. Артаферн разбил свою палатку на возвышенности, вблизи моря, в северном углу Марафонской равнины, откуда можно было сразу обозреть все поле.

Стотысячная армия страшного воинственного народа расположилась лагерем на Аттической земле и опустошала берега вверх до самой Беотии; бежавшие поселяне толпами устремились в главный город, сея повсюду смятение и ужас. Но о переговорах, о подчинении не думал никто; было решено защищать свободу и отечество до последнего, хотя нельзя было рассчитывать на какую бы то ни было поддержку от ближайших соседей, которые отчасти даже держали сторону персов; помощь Спарты была далека и сомнительна. Спасения нужно было ожидать от собственной храбрости, благоразумия и единодушия людей, стоявших во главе войска. Десять стратегов, или предводителей, выбираемых ежегодно из 10 фил, составляли вместе с архонтом-полемархом — главнокомандующим — военный совет, причем каждый предводительствовал оплитами своей филы. В числе таких предводителей тогда были лучшие из афинян — Каллимах (он был полемархом), Аристид, Фемистокл, Стесилай, Мильтиад. На Мильтиада в настоящих затруднительных обстоятельствах обращены были все взоры. Он был известен как человек великой опытности, храбрый и умный предводитель; в прежнее время он имел достаточно случаев ознакомиться с особенностями ведения войны и с вооружением персидской армии; притом он уже доказал на Дунайском мосту, до какой степени была близка его сердцу свобода греков и его отечества. Мильтиад был жестоким врагом персов и привезенного ими Иппии; после своего поступка на мосту, после завоевания Лемноса, которым владели персы, после умерщвления персидских послов он не мог ожидать для себя от варваров ничего хорошего. Мильтиад был за борьбу до последнего; он надеялся, что греческое мужество победит дикие полчища азиатов, и его решительность, его уверенность наполняли радостью сердца афинян.

Лишь только пришло в Афины известие о высадке персидского войска на Марафоне, военный совет решил послать в Спарту скорохода по имени Фидиппид с просьбой о помощи. Фидиппид в два дня прошел 28 миль от Афин до Спарты и сказал совету: “Лакедемоняне! Афиняне просят вас помочь им и не допустить, чтобы старейший город был порабощен варварами; Эретрия уже пала, и главный город Эллады в опасности”. Спартанцы обещали свою помощь, но объявили, что раньше полнолуния не могут тронуться с места. Это безотрадное известие Фидиппид принес в Афины на пятый день. При самых благоприятных обстоятельствах спартанское войско могло явиться в Аттику только через 10 дней, но жертвенные знамения могли воспрепятствовать этому. Итак, нужно было решиться на что-нибудь без поддержки Спарты.

Теперь весь вопрос состоял в том, оставаться ли в городе и защищаться в стенах или встретить неприятеля в открытом поле и дать ему решительное сражение. Мильтиад смотрел на первое как на верную гибель, наиболее смелый план казался ему лучшим. Следует идти против неприятеля, советовал он, прежде чем в самих Афинах обнаружится упадок духа и раздор. Аристид и еще три стратега соглашались с ним, остальные пять были против сражения, потому что в открытом поле они чувствовали себя слишком слабыми против персов. Голос полемарха, председателя в военном совете, должен был решить несогласие. Тогда Мильтиад отвел полемарха Каллимаха в сторону и сказал ему: “От тебя, Каллимах, зависит теперь, быть ли Афинам в рабстве или оставаться свободными, от тебя зависит воздвигнуть себе на все времена памятник, какого не воздвигли себе Гармодий и Аристогитон. С самого своего основания Афины никогда еще не подвергались такой опасности. Мы, предводители, разделились во мнениях; одни говорят, что нужно дать сражение, другие напротив. Если мы не дадим сражения, то я опасаюсь восстания, которое афиняне поднимут при одной мысли, что сделаются мидийцами; если же мы дадим сражение, прежде чем некоторые из афинян возымеют дурные мысли, то с помощью богов будем в состоянии выиграть его. Это все в твоих руках и зависит от тебя. Станешь ты за мое мнение, отечество и первый город Эллады будут свободны: поддержишь сторону не желающих сражения, случится как раз противное тем надеждам, какие я высказал тебе”. Каллимах выступил на стороне Мильтиада, и таким образом в военном совете было решено выступить в Марафонскую равнину.

Невооруженные афиняне вместе со стариками остались в городе для защиты стен; остальные—10000 оплитов, под предводительством Мильтиада, двинулись в поле. У афинян было в обычае, чтобы главное начальство над войсками ежедневно переходило от одного стратега к другому по очереди; но в тот раз по общему согласию и по предложению Аристида командование предоставили одному Мильтиаду до тех пор, пока не дано будет сражение, потому что он лучше других знал, как драться с персами. После 6—7-часового марша были пройдены высоты Пентеликона и Вриллиса, и войско остановилось на склоне гор, перед Марафонской равниной, откуда можно было видеть огромный персидский лагерь, расположенный на морском берегу. Афиняне разбили свой лагерь на возвышенности, в священной роще Геркулеса. С тылу, в горах, лежала деревушка Марафон, впереди раскинулась Марафонская равнина, замкнутая горами в полукруг, имевший в длину, по морскому берегу, больше одной мили и в ширину, от моря до гор, около 4000 шагов.

Первый день после прибытия в лагерь был проведен в покое. На следующее утро греки выстроились в боевой порядок с целью заставить персов приступить к делу, чтобы видеть, хотят ли они сами напасть или ожидают нападения. В это время к афинянам с гор неожиданно подошли на помощь 1000 оплитов—все способное носить оружие население Платеи, не забывшей своих друзей в затруднительных обстоятельствах и желавшей сразиться за свободу, между тем как остальные соседи, ничего не предпринимая, трепетали от страха и думали спастись покорностью. Такая неожиданная помощь великодушных друзей воодушевила афинян, и Мильтиад не замедлил воспользоваться таким настроением войска. Он решил на следующий же день дать сражение; это было 12-го сентября 490 г.— день, в который он и по заведенному порядку имел главное начальство над войском.

Обе армии, готовившиеся в этот день к решительному сражению, отличались одна от другой не только по своей численности, 11000 против 100000, но еще более по характеру, вооружению и способу военных действий. Греческая армия состояла из тяжеловооруженной пехоты, оплитов, с медными шлемами, в латах и набедренниках, с большими медными щитами; их оружием было длинное метательное копье. В крепко сомкнутых колоннах в 4—6 рядов они шли на неприятеля и сражались в упор, пока не опрокидывали его, или пока не разрывались их собственные ряды. Пехота азиатской армии была легковооруженная, без шлемов и панцирей, и защищалась легкими плетеными Щитами; главное оружие ее составляли лук и сабля. Однако сабля редко пускалась в ход, так как дело редко доходило до рукопашной свалки. Скучившись в неповоротливые четырехугольники, персы старались издали осыпать неприятеля градом стрел до тех пор, пока поредевшие колонны его не давали возможности коннице, составлявшей главную силу персидского войска, напасть. Персидский солдат сражался с дикой яростью, послушный команде своего предводителя; он едва ли знал, за что сражается, кроме добычи. Но греки стояли на родной земле с решительным намерением драться за все, что им дорого и свято, за свою свободу и права, за дом и очаг, за жен и детей, за родную землю и за храмы своих богов. Войско, которое добровольно защищает свои высшие интересы, может смело идти на борьбу с армией рабов, в десять раз превосходящей его по численности.

Утром в день сражения Мильтиад расположил свое войско в боевом порядке на склоне возвышенности перед рощей Геркулеса. Чтобы не быть окруженным персами, он растянул свою боевую линию как можно больше, от 4000 до 5000 шагоа, поставив во фронт около 2500 человек и особенно усилив оба фланга, так что здесь один за другим стояло от 5 до 6 щитов, между тем как в центре боевой линии, где поставлены были антиохийская фила под начальством Аристида и леонтийская под начальством Фемистокла, стена состояла только из 2 или 3 щитов. На правом фланге командовал, по обычаю, полемарх; на краю левого фланга стояли платейцы под начальством храброго Аемнеста. Когда жертва, принесенная полемархом Эниалию и Артемиде Агротере, оказалась благоприятной, войску отдан был приказ начать нападение. Чтобы не дать персидской коннице времени атаковать греков на равнине и чтобы вслед за стрельбой из луков непосредственно перейти к рукопашному бою, Мильтиад двинулся с высот на неприятеля быстрым маршем. Расстояние, однако, было не менее восьми стадий. Персы, увидя такое стремительное нападение афинян, были изумлены и считали их потерявшими рассудок; при своей малочисленности, производя такое нападение, они как будто стремились к собственной погибели. Персы построились перед своим лагерем в четырехугольник и ожидали нападения, Скоро закипел жестокий рукопашный бой. После продолжительной и жаркой борьбы центр персидской армии, где дрались сами персы и саки, прорвал слабый центр афинян и стал преследовать отступающих во внутрь страны; при этом были захвачены вооруженные пращами афинские рабы, выносившие из строя раненых. Но на обоих флангах афиняне обратили своих противников в бегство и потом пошли против персидского центра, чтобы помочь своим стесненным товарищам. Окруженные со всех сторон, персы и саки скоро обратились в бегство. Афиняне гнали и опрокидывали все, что им встречалось. Персидское войско только поспешным бегством спаслось от совершенного уничтожения, Дикая резня продолжалась у кораблей, которые персы спускали на воду при беспрерывных атаках неприятеля, хотевшего захватить и сжечь суда. В этом сражении были убиты, после геройского сопротивления, полемарх Каллимах, стратег Стесилай и многие другие знатные афиняне; Кинагиру, сыну Евфориона и брату поэта Эсхила, участвовавшему в этой битве, отрубили в сражении топором руку, но тем не менее он отбил и удержал один корабль. Позднейшие приукрашенные рассказы прибавляют, что, лишившись правой руки, он уцепился за корабль левой, а когда ему отрубили и эту, он схватился за него зубами, пока не был убит. Число персов было слишком велико для того, чтобы афиняне могли отнять у них много кораблей. Всего было захвачено только семь и кроме того лагерь с огромными богатствами. В лагере найдены были цепи, предназначавшиеся для порабощенных афинян. Прекрасное поэтическое сказание передает, что афиняне в завоеванном лагере нашли глыбу паросского мрамора, из него впоследствии сделана была статуя богини Немезиды, так как Немези-да, смирительница гордых, ниспровергла гордое могущество персов на Марафонском поле.

Велика была радость афинян по случаю неожиданной победы. Один гражданин тотчас же после сражения, в полном вооружении, покрытый кровью я пылью, поспешил в город, чтобы возвестить о ней: “Радуйтесь, граждане, мы победили!” — закричал он и упал мертвый на землю. С ничтожными потерями была одержана великая победа: только 192 гражданина были убиты. Из персов осталось на поле сражения 6400 человек—цифра небольшая сравнительно с громадностью армии; они поспешно отступили на корабли. Покрытая бесчестьем, .персидская армия пустилась в открытое море; афиняне смотрели ей вслед с гордым самодовольством. Но как они перепугались, заметив, что удалявшийся флот стал огибать мыс Суннй к западу, по направлению к их столице! Очевидно было, что персы намеревались напасть на беззащитный город, пока войско находилось еще на Ма-ра4юнском поле. Мильтиад быстро сообразил, что ему делать; оставив Аристида с его Антиохидами на поле сражения для охраны добычи, трофеев и раненых, он сам с остальным войском поспешил к городу. В тот же день вечером он явился перед Афинами и расположил свое войско на восточной стороне города, в Киносарге. На другое утро персидский флот увидел, что афинское войско стоит у города и готово к битве, и не отважился высадиться. Он повернул назад, забрал в Эгилее пленных эретрийцев вместе с оставленным там гарнизоном и поплыл в Азию.

Иппия, рассчитывавший при помощи персидского оружия снова овладеть своим городом, теперь с разбитым сердцем в последний раз безнадежно смотрел на родные горы. Он как будто предчувствовал, что ему не суждено кончить свои дни в отечестве. Геродот рассказывает, что Иппия, распоряжаясь высадкой персов при Марафоне, стал необыкновенно сильно чихать и кашлять; был он преклонного возраста, и у него от кашля выпал зуб. Долго и тщетно искав его на песке, он, вздохнув, сказал окружающим: “Эта земля—не наша, и нам не завладеть ей; если мне принадлежит что-нибудь на ней, так это один только мой зуб”. В то время как персидский флот через Кикладские острова возвращался домой, Иппия поплыл на север, к Сигейону, но по дороге заболел на Лемносе, ослеп и умер, “пораженный гневом отечественных богов”. По менее достоверным сведениям, он пал на Марафонском поле.

На другой день после сражения в Афины явились из Спарты на помощь 2000 оплитов. Они оставили Спарту по окончании полнолуния и в три дня прошли 28 миль. Но они пришли слишком поздно. Осмотрев после сражения, убитых персов и прославив подвиг афинян, они возвратились домой, с сердцем, с полным зависти, так как сами не смогли принять участие в столь славном деле. Они хорошо понимали, что Марафонское поле было почвой, на которой станет возрастать до затмевающей величины ненавистное для них могущество афинян.

Скороход Фидиппид рассказывал афинянам после возвращения из Спарты, что на дороге в верхней части Тегеи в Аркадии, на горе Парфенон, ему явился бог Пан, позвал его и приказал спросить афинян, отчего они совсем забыли его, когда он уже много добра сделал им и впоследствии еще сделает. Теперь, после сражения, думали, что Пан исполнил свое обещание, наведя во время битвы панический страх на неприятеля. В благодарность за это ему был посвящен грот в скалистой стене города, в виде храма, и в честь его установлены ежегодные жертвы и процессия с факелами. Еще и теперь заметен грот Пана, влево от входа в Акрополь. Мильтиад же выразил свою благодарность Пану, воздвигнув ему статую с надписью:

Меня, козлоногого Пана, аркадца, противника мидян,
Союзника афинян, поставил Мильтиад.

Тесей, древний афинский народный герой, также помогал в битве своему народу; видели, как он в полном вооружении вышел из земли и повел земляков против варваров. Другим казалось, что видели поселялина, который без всякого оружия, с плугом в руках, убивал многих неприятелей и после сражения вдруг исчез. Дельфийский бог, которого афиняне спрашивали об этом, повелел им почитать с этих пор героя Эхетла с плугом. И действительно, персов поразили афинские поселяне. Другие отечественные боги, помогавшие одержать победу, также не были забыты. Десятая часть из огромной добычи была посвящена Афине, Аполлону и Артемиде. Из части, посвященной Афине, Фидий сделал потом медную статую Афины-Промахос (воительницы) на скале; из части Артемиды был выстроен храм “победоносной Артемиды”; из части, отданной Аполлону, предполагалось поставить в Дельфах медные статуи Аполлону, Афине и десяти афинским героям.

Герои, павшие за отечество на Марафоне, были погребены на поле сражения с большими почестями. Их всех положили в одну могилу, вблизи морского берега, и насыпали над ней большой холм, который можно видеть еще и теперь; десять столбов, поставленных на холме, названы были по имени десяти фил. Рядом с ними погребены павшие платейцы. Память героев постоянно высоко чтилась, в честь их устраивались празднества и ежегодно на могиле приносились жертвы. Рядом с могилой павших возвышался мраморный памятник со следующей надписью, сочиненной Симонидом:

Здесь, на Марафонском поле, защищая свободу Эллады, Афиняне сразили гордую силу Азии.

Великодушная помощь платейцев не была забыта афинянами. Они получили богатую часть добычи, и с этих пор было решено считать их навсегда родными афинского народа; во время Панафиней, общественного афинского праздника, глашатай одинаково молился за афинян и платейцев.

Величайшая слава досталась Мильтиаду, потому что ему преимущественно перед всеми другими принадлежала славная победа. Рядом с общим памятником на поле сражения ему был воздвигнут еще особый; его статуя была поставлена в Пританее, общественном собрании, рядом со статуями Гармодия и Аристогитона; медное изображение его, отлитое из добычи, было поставлено в Дельфах.

После Марафонской победы Мильтиад стал первым человеком в Афинах, имя его стало известно по всей Греции. Но для него было бы гораздо лучше, если бы он, подобно Каллимаху, пал на поле сражения; счастливое военное дело увлекало его в новые предприятия, которые должны были еще больше возвысить его славу и влияние, но, к сожалению, только ввергли в несчастье. Неограниченную власть полководца, которую он получил на Марафонском поле, ему хотелось удержать за собой и на будущее время. Он потребовал, чтобы ему было предоставлено полное распоряжение флотом и войском, говоря, что хочет предпринять дело, долженствующее сделать Афины могущественными и богатыми, но что именно замышлял он— это должно было остаться тайной. Афиняне питали полное доверие к счастью и талантам Мильткада и вручили ему начальство над 70 хорошо вооруженными кораблями, не спрашивая, куда он поплывет, что имеет в виду; все надеялись скоро услышать о важных последствиях,

Весной 489 г. Мильтиад вышел в море. Он поплыл к Кикладским островам и, опустошив многие небольшие острова за то, что они подчинились персам, бросил якорь у Пароса, который после опустошения Наксоса в предыдущем году стал значительнейшим и богатейшим из Кикладов. Паросцы подчинились персам и в прошлом году выставили для похода против Афин одну трирему; за это их нужно было наказать. Мильтиад потребовал от них подчинения Афинам и 100 талантов военных издержек. Но паросцы отказали в том и другом, приготовились к мужественной защите и в одну ночь подняли вдвое наиболее слабую часть своих стен. Мильтиад должен был начать правильную осаду, к чему он вовсе не был подготовлен. Время и деньги тратились без успеха. В нетерпении он прибег к мистическим средствам. Младшая жрица подземных богов в Паросе пришла к Мильтиаду и обещала помочь ему овладеть городом, если он явится ночью в храм Деметры Фесмофоры и принесет тайную жертву, или похитит изображение, охраняющее город. Мильтиад отправился ночью на холм, на котором находился храм, и так как двери храма были заперты, то он перескочил через стену во двор для исполнения того, что ему было сказано. Но лишь только он ступил на порог, на него вдруг напал смертельный страх, так что он вернулся назад и поспешно перескочил обратно; при этом он повредил бедро или, как говорят другие, разбил колено. Теперь ему вовсе нельзя было действовать; он снял осаду и возвратился после 26-дневного отсутствия в Афины, без всякой славы и с пустыми кораблями.

Мильтиад жестоко обманул великие ожидания афинян и впал в совершенную немилость. Старые политические враги имели теперь удобный случай низвергнуть его. Ксантипп обвинил его в тон, что он обманул народ и злоупотребил общественным доверием, за что, по законам Солона, следовала смертная казнь. Граждане сами приняли на себя суд в народном собрании. Страдая от жестокой раны, вызвавшей омертвение ноги, победитель при Марафоне был принесен в собрание на постели. Сам он не в состоянии был говорить, и защиту взяли на себя его друзья; но ни указание на его заслуги, на Марафон и Лемнос, который он завоевал для афинян, ни жалкий вид престарелого и больного героя не могли смягчить гнева народа. Правда, председателю совета, главе собрания и руководителю прениями, удалось спасти его от смертной казни, но его присудили к высокой денежной пене. Он должен был уплатить издержки похода, 50 талантов. Имущество Мильтиада в общей сложности превышало эту сумму, но так как он не мог тотчас же внести всех денег, то по аттическим законам до уплаты всей суммы сполна лишен был гражданской чести и содержался в долговом доме. Что он заключен был в смрадную тюрьму и умер там в жалком состоянии —это кажется нам позднейшим преувеличением, Мильтиад умер от раны, прежде чем успел уплатить долг, и потому его сын и наследник, Кимон, попал в тот же долговой дом и был лишен гражданской чести, пока не уплатил отцовского долга.

Вот какая судьба постигла марафонского победителя, и, конечно, не без его вины. Но кто не скажет, что афинский народ, ввиду великих заслуг Мильтиада, должен был по отношению к нему руководствоваться больше милосердием, чем правом?"